Польша против Российской империи: История противостояния

Малишевский Н. Н.

Так, в Витебской и Могилевской губерниях за период с 1804 по 1849 г., то есть за 45 лет, смертность превышала рождаемость в течение 15 лет. В 40-х гг. XIX века население Белоруссии не росло в целом! Ревизия 1851 г. показала, что в Белоруссии население осталось таким же по численности, как и в 1838 г.

Впрочем, даже образованные люди многое не знали, ведь в учебнике географии Арсеньева, по которому учились несколько поколений гимназистов, Белоруссия и Правобережная Украина назывались польскими губерниями, а их жители — поляками. До 1840 г. язык делопроизводства в местных канцеляриях был польский, да и после официального введения

здесь русского языка из-за нехватки кадров вплоть до 1863 г. позиции польского языка как административного оказывались незыблемыми.

Также до 1840 г. в Западном крае действовал местный свод законов (Литовский статут), но и после его отмены и распространения на Белоруссию, Литву и Правобережную Украину общеимперского законодательства традиции местного управления сохранялись и к моменту мятежа. Не случайно многие путешественники из Петербурга или русской глубинки чувствовали себя в Белоруссии и на правом берегу Днепра как за рубежом.

Наконец, особую силу польским претензиям придавало то обстоятельство, что чуть ли не все выдающиеся деятели польской политики и культуры родились именно в западном крае. Т. Костюшко, А. Мицкевич, Ц. К. Норвид, В. Сырокомля, С. Монюшко, М. Огинский и другие родились далеко за пределами этнографической Польши и были литвинами. Именно в Западном крае находились земельные владения значительной части польской аристократии. Родовые «гнезда» Потоцких, Чарторыйских, Сангушко, Тышкевичей, Ржевусских, Радзивиллов и прочих магнатов, играющих огромную роль в польском движении и при этом тесно связанных с российской и европейской аристократией, так же находились восточнее Буга.

Историк и этнограф, немец по происхождению, родившийся в Варшаве, Александр Гильфердинг писал: «Польский народ входил всем своим организмом в состав западноевропейского мира. Религиозные начала католицизма, общественные начала рыцарства, городская жизнь, целиком перенесенная из Германии, просвещение, основанное на преданиях римского классицизма, — словом, все было принято и органически усвоено с Запада.

Польша, оставаясь славянской, сделалась вполне членом латино-германской семьи народов, единственной славянской страною, вступившей в эту семью всецело и свободно, не в силу материального завоевания, а добровольным принятием западноевропейской стихии в основу собственной славянской жизни».

О причинах польской русофобии А. Ф. Гильфердинг отмечал, что в основном она вызвана культурным и политическим влиянием шляхетства на нацию. По его мнению: «Малый и слабый народ подвластен большому и сильному. Но этот малый и слабый народ заключает в себе непомерно многочисленный высший класс, с аристократическим духом, с притязаниями на звание и право людей благородных… Немец в глазах поляка далеко не то, что москаль; это такой же господин, как и поляк, а не плебей, господин другой породы, а не младший, недавно казавшийся бесталанным и ничтожным, брат в родной семье».

Об отношении польского дворянства к крестьянскому самоуправлению, что было одним из этапов крестьянской реформы, также напомнил А. Ф. Гильфердинг. Он привел адрес польского дворянства Западного края от 24 марта 1860 г. на Высочайшее имя: «…мы с трудом можем вообразить нынешнее крепостное народонаселение России, распределенное на десять тысяч каких-то республик, с избранным от сохи начальством, которое вступает в отправление должностей по воле народа, не нуждаясь ни в чьем утверждении… Мы опасаемся, что…

устранение консервативного элемента частной собственности и соединенного с нею умственного развития введет в русскую жизнь такой крайний демократический принцип, который несовместим с сильной правительственною властью».

Реформа 1861 г. в западных губерниях саботировалась польским дворянством. В Литве и Белоруссии сохранялся оброк и все другие повинности, все мировые посредники были из числа местных помещиков. Многие крестьяне только в 1863 г. от русских солдат узнали, что царь освободил их еще два года тому назад. Гильфердинг не без оснований уподобил польский мятеж восстанию американского рабовладельческого юга, проходившего в это же время в США.

К слову — правительство Соединенных Штатов расценило мятеж как попытку аристократов восстановить крепостное право и полностью поддержало российского императора (в то время как Европа и особенно Франция, симпатизировала мятежникам).

Впрочем, основная масса мятежников вовсе не была пусть и промотавшейся, но верхушкой местного общества. Большинство шляхтичей были бедны, как церковные крысы. Единственное, что выделяло их из массы крестьян-белорусов, — только чувство избранности шляхтича, обладавшего личной свободой среди крепостных.

Как когда-то в Речи Посполитой самый бедный шляхтич утешал себя тем, что он обладает такими же правами на Сейме, как и самые богатые магнаты, и теоретически может стать королем, то в российской Белоруссии шляхтич считал себя господином по отношению даже к не принадлежащим ему белорусским крепостным.

Католическая религия и польский язык только усиливали чувство принадлежности к некоему кругу избранных. Но отмена крепостного права и возможность введения в Белоруссии земского самоуправления окончательно грозило ликвидировать шляхетство. И шляхтичи взялись за оружие.

Однако все же главным для консервативной прессы были не исторические изыски, а актуальные проблемы. В частности, М.Н. Катков обращал внимание на пассивность великого князя Константина Николаевича в условиях восстания. Весной 1863 г. Катков прямо обвинил брата царя в измене! Это было неслыханной дерзостью — никто до этого не мог обвинять в чем-либо особу императорской фамилии!

Однако двусмысленная политика наместника в Польше действительно только провоцировало мятеж, и в этих условиях Катков не побоялся выступить против брата императора, зная, что в любой момент он может угодить под арест. Всего лишь несколько месяцев назад был арестован Н. Г. Чернышевский. Хотя его обвинили в изготовлении революционных прокламаций, однако все же поводом для ареста редактора «Современника» послужили пропущенные цензурой статьи. Катков вполне мог отправиться в Сибирь вслед за Чернышевским.

Однако Катков сумел свести свою кампанию против великого князя в рамки кампании верноподданейших адресов, посланий и воззваний. В результате Каткову удалось добиться успеха: наместник ухал за границу «на лечение», а по предложению Каткова командующим в Северо-Западном крае с диктаторскими полномочиями был назначен генерал М. Н. Муравьев.

^{Виленский генерал-губернатор М Н. Муравьев (вешатель)}