Polska
Шрифт:
— Меня мучил страх: как я буду учиться? Я же не знаю польского языка.
Я не спрашивал отца о войне в свои молодые годы. Чего спрашивать, всё и так понятно: вот тебе враги, а вот — друзья. В какую графу был вписан отец — этого я не мог понять до того момента, пока не научился читать, а научившись — не прочитал массу книг о зверствах оккупантов. Какие могут быть сомнения о родном отце? Какие ревизии прошлого? Потом оказалось, что не всё так ясно и понятно, как нам пели в прошлом. Появился первый "исторический" туман, потом этот туман стал густеть, и к настоящему времени мы уверенно в нём плутаем. Дело дошло до того, что "кое-где и кое-кто" вообще говорят ужасные вещи о том, что де "война замышлялась нашими "вождями" как освободительная для трудящихся
И немного о врагах: кто кому был большим врагом в Большой Войне? Немцы — нам, или мы — немцам? Это предстоит выяснить будущим историкам о прошлой войне. О той самой… Все последующие наши войны уже описаны и поняты, а вот древня и жестокая вся в "белых пятнах"
Когда мы пересекли границу Полонии с советским союзом — этого я не знаю и страшно жалею. Хотя, что мне в этом? Хотелось "уважить" "Фонд Заглатывания и Примирения" точным ответом на заданные мне вопросы, не более. Пересёк — ну и ладно!
И опять станции — стоянки — рывки локомотива — станции. Ночные толчки и рывки со стороны "тягла" были ещё ужаснее, чем при нашем побеге на запад. Чувствовалось, что поездные бригады были в доску советскими, и думается, что вся эта грубость творилась ими в удовольствие:
— а, немецкие прихвостни, суки паршивые, домой вас везти!? Довезём, но хотя бы малость вам кровя попортим! Чем смогём! Бей!
Особенно старались ночью: толчки и удары были такими сильными, что люди падали с верхних ярусов теплушечных нар. Сейчас мне думается, что работники дороги уже тогда пили, но из закуски у них был один "патриотизм". Великая наша смесь, с помощью которой мы всегда совершали чудеса!
Станции были забиты эшелонами: война продолжалась, и на запад везли военную технику под брезентами. Эшелон с возвращавшимися "перемещёнными лицами" имел очень много общего с путающейся под ногами кошкой.
Ничего не помню из того, сколько мы добирались до "края родного", но добрались.
Происходило удивительное явление, похожее на анекдот: побеждающая сторона, без малейших "угрызений совести", могла не выпустить нас из теплушек на станции назначения, а прямым ходом отправить в ещё не исследованные места "нашей необъятной родины". Почему это не случилось с нами — и это одна из многих загадок, решить которую сегодня "не представляется возможным" Мои подозрения по данному пункту смешны: возможно, что "власть предержащим" хотелось знать, когда у отщепенцев закончится полоса везения и каким манером они закончат своё позорное существование! "Эксперимент должен быть чистым!"
Здравствуй, монастырь! Здравствуй, родина! Ты прекрасна и любима, когда с тобой встречаешься после долгой разлуки! И ещё когда ты отстоишь от меня на приличном расстоянии! А потом с моей любовью к тебе начинает твориться что-то непонятное, и это непонятное часто обретает формы. Например: где жить на родине? Как жить на родине? Такие вопросы на родине почему-то выглядит боле острыми и обидными, чем на чужбине. Пока мы год "валяли дурака" за рубежом, возвращавшиеся из эвакуации жители с трудом находили кров, и у них было больше преимуществ, чем у семьи коллаборациониста и немецкого прислужника. Когда мы, всего год назад, убегали на запад от заслуженного возмездия, то город был не так сильно расколошмачен,
Город был разбит, и каждый квадратный метр под крышей тогда был страшным "дефицитом"! Жилищный "дефицит" так и не был преодолён за шесть десятков послевоенных лет. Россия — "страна "вечного и непроходимого дефицита". "Жилищный вопрос" — наше основное послевоенное "осложнение".
Здравствуй, Родина! Здравствуй, милый и прекрасный монастырь! Здравствуй его невыгоревшая часть, что осталась от памятной июльской ночи сорок третьего года!
И была дача взятки польским салом спившемуся типу, что был "обличён доверием советской власти "решать жилищные вопросы трудящихся".
Ах, это польское сало! Ну, как не пропеть ему гимн!? Пока мы добирались до родных мест, оно нас спасало от голода. Мать приучила меня принимать этот продукт только с луком. Без лука свиное сало по причине отвратности не хотело проникать во внутренности, не "лезло". Мать была уверена, что адская смесь из лука и сала является не только питанием, но и способствует прочищению моих бронхов. Почему нужно было чистить только одни мои бронхи — за пределы этого вопроса её познания в "физиологи человека" не распространялись. Но верхом отвращения было старое, пожелтевшее и варёное сало.
Отец ещё не был "трудящимся", но, как и почему в беседе со "рядовым советским чиновником" и "русским человеком" по совместительству получил разрешение жить в половине кельи — этого теперь так и не узнаю.
Помню сцену обильного, но однообразного угощения управдома: было много сала, хлеба, лука и водки. Отец не пил и что-то говорил управдому шепотом. Посещение управдомом "не утверждённого властью" жилища, было не единственным, а множественным: управдом был "свой", из "наших", поэтому в совершенстве знал способы, как максимально извлекать выгоду из положения управдома. А чего тут думать? "Козыри" в его руках, "куй железо, пока оно горячее!" Из положения у возвратившегося из-за рубежа бывшего вражеского прислужника нужно извлечь массу пользы!
А это дорого стоит, многого стоит, и чтобы я не заметил твоих прегрешений перед "народом и страной" — ты меня "уважить" должен! Часто и много — это твоя задача, а моя — принимать дары! И помни, что я "добрый и отзывчивый русский человек"!
В третье посещение временного жилища домоуправом я его уже люто ненавидел и если бы что-то понимал в предательствах, то обязательно его бы предал! Кому — безразлично, но с условием: чтобы он никогда более не появлялся в нашем жилье!
"Дожатие" управляющего монастырским "жилищным фондом" довершила мать, распрощавшись с единственной ценностью на то время: с польским сахаром. Продукт был "позаимствован" у хозяина брошенного магазина, того, в котором провели последние дни в Полонии. Польский сахар и решил положительно вопрос о дальнейшем проживании в монастыре.
— Пан владелец магазина! Простите за присвоение вашего имущества! Вы основательно нас выручили, находясь от нас за тысячи километров и разделённые продолжающейся войной! Вы тогда из своего страшно далёкого нам "протянули руку помощи" с зажатыми в ней килограммами сахару, даже не подозревая о том, какое совершаете великое дело! Дважды! Первое — это когда мы жили в вашем магазине, и второе — это когда ваш сахар послужил в качестве взятки "своему". Постоянные и ужасные совпадения: предателям и семьям предателей помогают точно такие же предатели! Прямо какой-то союз предателей!