Польская линия
Шрифт:
– Значит его зовут Федя, а тебя как? – строго посмотрел я на мелкого, а потом поинтересовался. – Почему за бабами подсматриваете, а не в Красной армии?
– А твое какое собачье дело? – нелюбезно ответил мне Федя.
– А я сейчас вас в чека сдам как дезертиров, – пообещал я. Видя, что парни были готовы дать стрекача, рявкнул на них: – Ну-ка, стоять!
– Так чего в чека-то сразу? – заголосил мелкий. – Мы с Федькой от службы вчистую освобождены. У меня в кишках кила, у него плоскостопие. Нельзя нам в армию.
Наверное, я бы сейчас позволил парням уйти, но
Татьяна молча вышла из воды. Мне бы полюбоваться, написать какое-нибудь сравнение – мол, как Афродита, из пены морской, но нет, дочь кавторанга выходила из Днепра, словно разъяренная фурия. От ее появления даже мне стало не по себе. Не удосужившись накинуть на себя хоть что-нибудь, подошла к Феде и неласково спросила:
– Тебе что, дрочила-мудила, жизнь надоела?
Парень от такого оскорбления вскипел и сообщил девушке, что он о ней думает, и куда бы ей следовало пойти. Эх, ну есть же дураки на свете!
Татьяна ловко ударила матерщинника ногой в пах (мне даже послышался хруст, и я сморщился, из чувства мужской солидарности пожалев бедолагу), а когда тот завыл от боли и начал сгибаться, встретила его лицо коленкой. Вот теперь раздался уже явственный хруст сломанного носа.
Второй, выглядевший похилее, зачем-то вытащил из-за голенища нож.
– Да я тебя, курва московская, прирежу, – яростно заявил мастеровой, вставая в боевую позицию.
Видимо, сам себе он казался таким страшным. Пристрелить его, что ли? Нет, жалко дурака.
– Нож выбрось, – ласково попросил я и также ласково пообещал. – Или я его тебе в жопу засуну и проверну.
Парень замешкался, потому пришлось отобрать у него нож, а коли я что-то пообещал, надобно исполнять. И ходить бы «белобилетнику» с собственным ножом в заднице, но его спасла Татьяна.
– Володя, да ты чего, зверь что ли?
Вот те раз… Только что на моих глазах капитанская дочка изувечила человека не сделавшего ей ничего плохого, а тут ей жалко.
– Ладно, живи, – разрешил я, отпустив парня и отвешивая ему пинка для скорости. Тот отчего-то заревел и кинулся наутек, бросив своего приятеля.
Татьяна между тем склонилась около поверженного здоровяка, скрючившегося в позе эмбриона.
– Володя, ты как считаешь, он живой?
Интересно, кто у нас медик? Окинув критическим взглядом Татьяну Михайловну, заметил:
– Ты бы хоть юбку надела…
– Ой, – всполошилась Танька, кинувшись к одежде.
Вот с женщинами всегда так. Сначала делают, потом думают. Осмотрев парня, пришел к выводу: жив, на штанах уже расплылось мокрое пятно, прочухается, даже детей иметь сможет. И нос лишь разбит, а не сломан. А если парень уже материться начал, то точно – жив и почти здоров.
– Пойдем-ка на вокзал, воительница, – предложил я. – Нас, наверное, уже заждались.
– А с этим что? Может, с собой возьмем? Его бы врачу показать надо, – не унималась Татьяна.
Интересно, а кто его тащить станет? Нет уж, пусть лежит.
– Ничего с ним не будет. Отлежится, проссытся…
– Фи, как ты грубо.
– Ну, прописается, – не стал я спорить.
Возвращаясь обратно, Таня смущенно сказала:
– Не знаю, чего это на меня нашло. Даже и не ожидала от себя.
– Бывает, – осторожно произнес я, раздумывая о том, что и сам могу как-нибудь попасться Татьяне под «горячую» ногу.
Около состава уже нетерпеливо прохаживался Артур. Я-то думал, что мы обернемся в полчаса, максимум час, а мы отсутствовали целых три. Оказывается, Артузов уже успел решить свои проблемы. И «западников» сдал военкому, и «юго-западников» пристроил, а еще отправил в разгон своих помощников включая поляков, отчего мне стало даже полегче. Пан Добржанский при встрече смотрел на меня так, словно мечтал просверлить насквозь. Так и хотелось сказать ему – на мне, мил-человек, картинок нету. Так что – поляк с возу, чекисту спокойнее.
– Нас Смирнов ждет, – напомнил Артур, словно я позабыл. – Он уже человека присылал.
Отправив Татьяну в вагон приводить себя в порядок, мы пошли к начальнику Смоленского губчека. Взять бы девушку с собой, чайку попить в спокойной обстановке, но, увы, официальный статус у нее не тот, чтобы ходить по кабинетам начальников.
По дороге я решил вернуться к прерванному разговору.
– Артур, ты мне так и не сказал – почему меня сюда отправили?
– Есть у меня предположение, – раздумчиво отозвался Артузов. – Только, – уточнил мой друг, – это именно предположение. Сам понимаешь, что товарищ Ленин со мной своими соображениями делиться не станет.
– А ты контрразведчик или кто? Сам же меня учил извлекать максимум информации из минимального количества данных.
Артур похлопал глазами, пытаясь вспомнить, когда он учил меня добывать информацию, но спорить не стал. Да и небольшая лесть даже чекисту приятна, а не только кошке.
– Так вот, по моему разумению, Владимиру Ильичу нравится твой необычный подход. Как бы лучше сказать… Творческий подход. Он после твоего выступления на заседании Малого Совнаркома тебя не один раз в пример ставил, а когда почитал справку о твоей деятельности в Архангельске, смеялся. Особенно ему понравилось, как ты карикатуры использовал, а еще как ты из старинной пушки палил по полицейскому участку.
– А про пушку-то он откуда знает? – удивился я. Чтобы соблюсти справедливость, уточнил: – И вообще, из нее не сам я палил.
– Не скромничай. Идея твоя, а о пушке председатель Архангельского губисполкома рассказал. И о замене продразверстки продналогом – тоже твоя идея. Не исключено, что Владимир Ильич считает, что молодой товарищ, который Аксенов, какую-нибудь новую идею еще подкинет. Впрочем, – еще раз решил уточнить свою позицию Артур. – Это только мои предположения.
Я пожал плечами. В принципе, могло и так быть. Отправили меня как креативного человека на польский фронт, чтобы нащупал какие-то верные ходы. Правда на кой леший какой-то «креативщик», если войска Тухачевского ведут успешное наступление?