Польский пароль
Шрифт:
— Они тут меня обрабатывали… Ну сестра-сержантиха и капитан тоже. Я им, значит, помогал раненых принимать из фургонов. А потом бинты там снимали, раны промывали некоторым. Так товарищ капитан меня похвалил: ты, говорит, солдатик, к медицине способный. Крови не боишься, и руки у тебя опять же ласковые. Ну, значит, заботливые… И еще знаете что сказал?
— Ну-ну.
— Валяй, говорит, ефрейтор, на доктора учиться. Не пожалеешь. Смешной мужик! А вот вы, Николай Фомич, как считаете: получится из меня доктор?
У Вахромеева сразу на сердце как-то
Но ответить Вахромеев не успел: справа, на ярко освещенной веранде, распахнулась дверь и на крыльцо вышел приземистый человек в белом халате — стриженый ежик серебрился на его массивной голове.
— Профессор! — испуганно шепнул Прокопьев, — Видать, операция закончилась, товарищ подполковник…
Вахромеев и сам догадался, вскочил, сделал несколько шагов и, как только хирург достал из пачки папиросу, вышел к крыльцу, с готовностью щелкнул зажигалкой:
— Пожалуйста, огоньку, товарищ полковник.
Тот прикурил, усмехаясь одобрительно прогудел:
— Боевые друзья на карауле… Не беспокойтесь, будет жить ваш старший лейтенант! Повезло ему: сердце оказалось не задето. Да и парень жилистый, надо признать. А вы кто ему приходитесь, если не секрет?
— Командир стрелкового полка подполковник Вахромеев! — представился Николай Фомич, — Старший лейтенант Бурнашов мой подчиненный. Старый боевой товарищ. Земляк.
— Ага, значит, вы тоже сибиряк? Ну и ругался заковыристо этот ваш Бурнашов! Именно по-сибирски, упоминая язвы и кадыки, елки и палки, дуги и вожжи. Прямо умора! Я сразу вспомнил, как в прошлом году оперировал во Львове одну летчицу-сибирячку. Та тоже под наркозом выдала весь блеск сибирского фольклора!
— Летчицу? — тихо и хрипло переспросил Вахромеев, делая шаг по ступеньке. — Какую… летчицу?
— Ну говорю вам — сибирячку. Тоже отчаянная была девица. Представляете: с орденами Славы! Фамилию не помню, и к тому же она к нам в госпиталь попала без всяких документов. И в бессознательном состоянии, только по погонам видно, что старшина.
Хирург вдруг умолк и, затянувшись, озадаченно нахмурился. — А собственно… почему вы на меня так смотрите, голубчик? Что-нибудь случилось?
У Вахромеева дрожали губы, он торопливо пытался расстегнуть карман гимнастерки, но пальцы не слушались, соскальзывали с пуговицы. Наконец извлек оттуда потрепанную фотокарточку, протянул полковнику. Тот не понял:
— Что это? Зачем?
— Посмотрите, товарищ полковник… Пожалуйста…
Хирург повернул фотографию к оконному свету и сразу уверенно сказал:
— Да, это она! Она самая. Ну конечно, старшина Просекова — теперь я вспомнил и фамилию! А собственно, голубчик, как попала эта карточка… — Полковник вгляделся в Вахромеева
— Так точно! — Вахромеев тоже улыбнулся — растерянно и чуть виновато. Пряча в карман фотографию, признался: — А ведь я чего только не думал!.. Уже решил, что она, наверно, не выжила после того ранения…
— Не расстраивайтесь и не корите себя, голубчик, мужики все эгоисты. А вот она, наоборот, твердо верит, чтобы живы! Видите, какая разница! Кстати, я ее встречал совсем недавно случайно на Львовском аэродроме. Она уже лейтенант и воюет на 4-м Украинском фронте. Собиралась брать Прагу. А вы ведь тоже сейчас туда направляетесь? Вот там ее и ищите.
…Ровно в двадцать три часа поступило сообщение: время истекло, немцы не ответили на требование о безоговорочной капитуляции. Приказ: вперед, на Прагу, на помощь восставшим пражанам.
Срок ставился жесткий: к утру выйти на западную окраину столицы Чехословакии и овладеть центральным аэропортом Рузине.
18
О сопротивлении или побеге нечего было и думать: впереди шел штурмбанфюрер, а сзади спускались по ступеням, дыша Крюгелю в затылок, два дюжих эсэсовца. Правда, оружия пока не отобрали, но это ничего не решало — они следили за каждым его движением и не позволили бы даже расстегнуть кобуру.
Как ни странно, Крюгель жалел сейчас об одном: придется бросить автомобиль, для которого партизаны с таким трудом достали горючее — залили полный бак, под пробку! Кому же он теперь достанется?..
А может быть, «БМВ» заберет местный партизанский агент? Ведь Фридрих Ворх предупредил Крюгеля, что за ним в Бад-Аусзее будет для страховки наблюдать некий таинственный партизан. Хотя никакого постороннего наблюдения за собой оберст до сих пор не замечал, как не заметил и роковой эсэсовской слежки.
Штурмбанфюрер подвел Крюгеля к черному «опелю» и усадил на заднее сиденье так, что солдаты плотно стиснули его с обеих сторон. В нагретой солнцем машине было душно, а когда «опель» тронулся с места, Крюгель и вовсе стал ловить ртом воздух: в эсэсовском офицере, сидящем на правом переднем сиденье, он узнал… Макса Ларенца, бывшего фельдкоменданта «Хайделагера»! Сначала, со спины, ему показались знакомыми оттопыренные хрящеватые уши, он медленно перевел взгляд на кабинное зеркало я — обмер…
— Да-да, герр оберет! Вы не ошиблись; это я, Ларенц, ваш старый фронтовой товарищ. Неожиданная встреча, не правда ли? — Не оборачиваясь, штандартенфюрер радушно ухмылялся в зеркало.
Крюгель отвернулся, поглядывая на бегущую мимо городскую окраину. Везут, очевидно, в резиденцию СД, на «виллу Кэрри», — это шесть километров в сторону Альтаусзее. Конечно, на допрос…
Да, кажется, случилось то, о чем его предупреждали в Москве, предлагая сменить фамилию и изменить внешность. Его снова — в который раз! — подвело собственное упрямство!..