Польский синдром, или Мои приключения за рубежом
Шрифт:
Я поперхнулась от неожиданности, словно грянул гром средь ясного неба, и слова приветствия застряли в горле, недоумёнео распахнула глаза, всё ещё не веря ушам своим. Но пани Хенрика качнула телесами, а невозмутимость её вида давала понять, что это далеко не шутка.
– Так, я не понимаю, что же... он занял у пани деньги? –промямлила я, едва очухавшись от страшной неожиданности.
– Чего же тут не понять? – удивилась соседка. – На «крэ-хи» взял водочку, проше пани! Месяц прошёл, не отдаёт! – прогремела она.
– На что взял? – не поняла я.
– В кредит взял, проше пани! – пояснила пани Хенрика,
– А у меня как раз ни гроша, не на что хлеба купить! –подкрепила она веским аргументом и уставилась на меня крохотными, заплывшими жиром глазками.
Остатки хорошего настроения мгновенно улетучились. Так вот где брал водку этот подонок! Что за совпадение – в моём кошельке осталось ровно пятьдесят пять злотых!
Я достала пятидесятизлотовую бумажку, которую пани Хенрика тотчас же, глазом не моргнув, поспешно схватила и отправила в свой бюстгальтер, а я высыпала оставшуюся мелочь на широкую ладонь торговки «левой» водкой. Горло спирал ком горечи.
– Прошу не давать Миреку водку! Обещаю, пани, что ябольше не заплачу! – проглотив ком, удалось мне произнести дрожащим голосом.
Она ухмыльнулась и, покачиваясь из стороны в сторону, словно переполненная рыбой баржа, поплыла обратно.
«Мерзкий, отвратительный, подлый, гадкий, ничтожный!» – старалась я придумать как можно больше эпитетов, характеризующих моего благоверного, волоча тяжелые сумки с едой по заросшему бурьяном двору, но не успела придумать ничего более, потому что мне навстречу выскочила возбуждённая пани Рената. На меня пахнуло запахом немытого тела.
– Пани Вероника видела пани Мирку? – выплеснула онапорцию любопытства вместе с вонью старого перегара.
– Ну, она только что шла с работы, а по пути забежала вмагазин на Эмили Платер и отоварилась продуктами. Работу нашла Мирка! – пояснила я сгорающей от любопытства пани Ренате. – Теперь хоть не будет сидеть голодом!
– Ну, какая работа! Мирка никогда в жизни не работала ине будет работать! Для неё рабочее место – Пигаляк! – сообщила мне шёпотом пани соседка, а я только часто заморгала от удивления, мои руки устало опустились, поставив тяжёлые сетки на землю.
– Когда-то давно она «работала» в паре с сутенёром, в ос-новном, в ресторанах при дорогих отелях, а чтобы милиция не цеплялась, они взяли шлюб, так было надёжнее, – мы сели на лавку под ореховым деревом, и пани Рената продолжала, изо всех сил стараясь выпалить за один присест всё, что знала о бурной молодости своей собутыльницы. – В прошлом году её фиктивный муж умер, но последние несколько лет он где-то работал и вышел на пенсию с приличным пособием. Мирка же никакого содержания по старости так и не заработала. Когда бедный старик преставился, а он был значительно старше Мирки, к ней пришли люди из опеки социальной и предложили похоронить «небощика»*. Взамен на эту услугу от жены, которая только числилась в жёнах, они обещали пенсию новопреставленного, но Мирка запила и забыла об умершем муже, а шансы получить его пенсию утратила безвозвратно.
– Какая легкомысленность! – подумала я вслух.
– Так, так, так, – закивала пани Рената. – Пани случайноне заметила, купила Мирка что-нибудь согревающее? – озабоченно спросила она.
– Я не заглядывала в её сумки.
И пани Рената, вся ссутулившись и
«Сутенёр, альфонс, Альфонсо де Пиччо!» – продолжала я придумывать прозвища своему муженьку-бездельнику... – «Стоп! Альфонсо де Пиччо, Эльча, казино!»
В водовороте событий я забыла об Эльче. Забыла о данном ей слове встретиться ровно через год, того же месяца и числа и в том же самом месте! Это произошло в мае, теперь почти конец лета. Как я могла?.. Сколько же лет прошло?..
Глава 29
Я не учла одного обстоятельства, строго-настрого предупреждая торговку «левой» водкой, пани Хенрику, что в этом районе Варшавы нет недостатка в подобных подпольных ночных «малинах», где дают на «крэхи», и продажа спирт-
* Покойника (Польск.).
ного является главным источником дохода. В этом я убедилась, когда Мирек уже вечером того же дня возник с бутылкой «бальзама» на пороге, собираясь врачевать раны, которые я посмела разбередить, пользуясь правами жены.
Признаюсь, что я не выдержала и сорвалась, и, не скупясь в аргументациях, бушевала минут десять. Ровно настолько меня хватило, чтобы сделать мужу внушение – я терпеть не могу и не умею устраивать сцены, но изо всех сил старалась быть убедительной. Видимо, это и послужило ответом на мои старания. О шитье нужно было забыть на несколько дней.
Тихая надежда, что очередная алкоголетерапия пройдёт в спокойной обстановке, окончательно рухнула. Я являлась, как всегда, пассивным слушателем длинного бессвязного монолога, из контекста которого, поскольку уши мои были открыты, удавалось кое-что выхватить. Глаза сами в тревоге натыкались на часы, стрелки неумолимо медленно перемещались по циферблату, а затем складывались в несколько долгих часов тревожного ожидания исчерпания безвестного оратора, который мог бы потягаться в ораторском искусстве даже с самим Фиделем Кастро.
Но это были не просто речи, а пронизанные злостью монологи, полные угроз. Мне стоило огромных усилий не огрызаться и молчать, изображая бесчувственного истукана, хотя все угрозы направлялись, естественно, в мой адрес. Я повторяла про себя, как заклинание: «Только бы выдержать, только бы не сорваться!» Ещё мне помогала исключительно моя природная сдержанность.
Безмерно трудным оказалось остужать в себе вскипающую ярость и пересилить нестерпимо огромное желание ударить неугомонного оратора, например, скалкой или сковородкой по головке, за его твёрдые обещания, что бандиты уже в пути, чтобы изрезать моё хорошенькое личико бритвочкой, или же, что у него собрано достаточно материала и доказательств, что я являюсь продуктом знаменитейшей фабрики по производству и поставки за рубеж шпионов – легендарного КГБ.
Надо сказать, что его убогая фантазия имела границы, и, не придумав ничего новенького, он неизменно возвращался к уже ранее сказанному, что несколько утешало, но в то же время неимоверно раздражало, так как «обшарпанную старую пластинку» нужно было выслушивать с самого начала.
Но кто сказал, что нужно? И я выскакивала во двор в полном отчаянии, но в надежде, что, не видя мой «портрет» какое-то время, он забудется или же свалится где-нибудь посреди комнаты от лошадиной дозы спиртного, как это нередко бывало.