Польско-русская война под бело-красным флагом

Масловская Дорота

Ну, это уже перебор, тут я не выдерживаю, потому что в такие нелепые взгляды просто не врубаюсь. Я ей говорю: ты что, стукнутая? При чем тут яйца, что они тебе плохого сделали, блин?

Она смотрит на меня с возмущением, как будто я не в курсе элементарных моральных принципов. И говорит мне: а как бы ты себя чувствовал, если бы тебя убивали без твоего согласия? Если бы ты даже об этом не знал, то есть был бы совсем беззащитный. В общем, сам убедишься. Потому что мир уже на краю. Когда утром я смотрю на мир с балкона, вижу одно: мир гибнет, умирает. Окружающая среда. Деградирующее в людях человечество. Все жирные, с излишком веса. Безнадега. Американизация экономики. Тебе все эти факты что-нибудь говорят? Загрязнение лесов и озер. Асбест. Как человечество мы обречены. Это конец.

Тут на этом фоне между нами возникает дискуссия. И я ей отвечаю, потому что ее слова вывели

меня из душевного равновесия: а тебе известно, что бывают случаи, когда куры, петухи там разные, могут заклевать свои яйца насмерть и потом съесть?

А она мне на это, еще больше рассердившись: потому что это их бунт! Они говорят «нет» плохим людям, которые беззаконно отнимают у них единственное потомство. Лучше сами его съедят, чем будут кормить унылый род людской.

Хоть я тоже выдвигаю постулаты против загрязнения природы американскими предприятиями, от ее речей я просто офигеваю. Это же типа мои собственные мысли с антиглобалистским уклоном, но не совсем чтоб до конца мои. Типа мои, но какие-то истерические, без трезвой мужской оценки, без капли здравого смысла.

— Я считаю, что твои взгляды слишком радикально пессимистичны, — говорю я, а сам кладу руку ей на колено. Она говорит, что она просто-напросто реалистка. В прошлом месяце ее бросил парень. Вот такие вот пироги. С тех пор она не питает иллюзий и не так глупа, чтобы опять с кем-то связываться. Мир ее ужасает. Но если б только на своем пути она встретила кого-то, кто любит ездить на велосипеде, заниматься спортом, бадминтоном, играть в мяч на пляже. Кто разделяет ее хобби. Кто поможет ей открыть красоту этого мира. Дружбу, любовь, романтические прогулки. Кто сумеет отдать ей всего себя целиком и полностью. Она ответит на письмо.

— Не думай, что это в один миг решит твои проблемы, — говорю я ей и сам удивляюсь своей тонкой душевной организации, которая, извиняюсь, из меня прет. Я прямо так и сказал: проблемы будут всегда, не эти, так другие. Жизнь непростая штука.

В ответ она мне делает такое признание: не знаю, ты в курсе или нет, но я не верю в Бога. Бога нет, потому что он обрек своих детей на страдание и смерть.

Его просто нет, вот и все. Ни в костеле, нигде. Я категорически отказываюсь в это верить, и можешь меня убеждать сколько влезет. Есть только дьявол.

И никакие аргументы не заставят меня отказаться от моих убеждений. Это все, что я могу сказать тебе на эту тему. Черная Библия, непременно прочти эту книгу и вдумчиво проанализируй, потому что это моя самая важная книга еще со школьных времен, мои идеологические университеты. Особенно раздел про энергетических вампиров, которые высасывают из тебя всю энергию, не оставляя тебе ни капли, такие вот люди. Мой парень, Роберт Шторм, был одним из них, он забрал у меня все.

Я сразу же ухватился за этого Роберта, потому что на ее базар про религию и духовность у меня в запасе нет ни грамма противоядия. А если даже и есть, то не будем об этом вслух. Такой вот уговор, каждый думает о своем, о девичьем, и никого не волнует о чем.

— Роберт Шторм, этот кент мне как будто знаком, — говорю я ей. А она, что, может, со школы, с дискотеки или, к примеру, мы встречались в клубе или на бирже. А я ей, постой-ка, постой, а его отца, случайно, не Здиславом зовут? Она говорит: ага, а откуда я его знаю. Я ей говорю, что не иначе, как это они владельцы предприятия по производству песка, с которыми у меня дела, личные счеты. Она дико обрадовалась и отвечает, что ни фига себе совпадение. Я ей говорю, что точно. Она мне, что вот никогда бы не подумала. Я ей, что тоже. Что у меня своя туристическая фирма, транспорт и все такое. Но мой основной бизнес — фабрика аттракционов, а на это требуется офигенное количество песка. Вся фишка в том, что аттракционы нужно на чем-то устанавливать, а специалисты доказали, что для этого лучше всего подходит песчаная основа.

Ну, и еще подкидываю ей терминологию: железосодержащая, а потом еще одно малопонятное слово западного происхождения, чтоб она знала, что в нашей фирме работают компетентные лица.

Она мне на эту фабрику аттракционов отвечает, что я не выгляжу на такого. А я ей, что внешность обманчива. Тогда она мне говорит, что, раз так, я должен дать ей свою визитку, где написано про эту фабрику. Я ей говорю, что велел своей секретарше Магде заказать новую партию визиток. Но могу ей показать фирменные письменные принадлежности с фирменным знаком «Производство

песка», которые якобы получил лично от Шторма. Показываю, она в диком восторге. Я говорю, что если она не против, то мы можем нюхнуть по дорожке, в самый раз после рабочего дня, полного расчетов и обильных бизнес-ланчей с высоким содержанием нездоровых, в основном американских жиров и пригара. Голландский салат на навозе из собачьих отходов. Что после всех этих банкетов, шведских столов, после газет и журналов, которые я читаю каждый день, я ощущаю страшную усталость. Перманентное чувство усталости. Она мне, что Роберт никогда бы ей не разрешил. Ну а мне уже надоело катать вату, и я ее прямо в лоб спрашиваю: ты со мной пришла или со своим целомудренным Робертом Здиславовичем? И или мы идем нюхать амфу, или нет. Раз, два, три — решаешь ты. Она на эти мои слова еще чего-то тянет, бурчит себе под нос, а сама натягивает куртку. Бармен мне подмигивает. Жаль, что это не Левый мне подмигнул, я бы его тогда просто на месте убил, его и все его семейство с двоюродными братьями и сестрами включительно.

Все о’кей, мы выкатываемся из бара и идем напротив. Я хочу проявить чуткость и предлагаю ей, если у нее там какие напряги с Робертом Штормом, то я всегда пожалуйста. Можно считать, что его хату уже обчистили. Мои кореша совершенно бесплатно заберут у него все, что найдут, да еще и порадуются. А потом он все это спокойно сможет в комиссионке купить назад за наличные или в рассрочку, так что внакладе никто не останется. Особенно если учесть, что он богатый правореакционный эксплуататор рабочих на своей фабрике. Католический расист. Вонючий русский L&M. Она спрашивает, как я себе это представляю. Я ей образно объясняю. Десяток крепких пацанов въезжает к нему на хату, холодильник, музыкальный центр, аудио-видео, все hi-fi отправляются прямиком в рай и ждут его там. Если он, конечно, туда попадет. Хотя кореша мокрой работы не любят и обычно клиентов не мочат. Так только, пощекочут маленько французским ключом по большим берцовым костям. Плойка, электробритва, если какой приличной фирмы, картридж от принтера, фен, роликовые коньки, фотоаппарат, компьютер вместе с клавиатурой, с мышкой, с женой, с хрусталем, если есть, с тостером. Вся, так сказать, бытовая, видео-, аудио- и оргтехника.

Она точно язык проглотила, не знает, что и сказать, а я радуюсь, что произвел на нее сногсшибательное впечатление. Я насыпаю для нас по дорожке и спрашиваю, есть у нее какой-нибудь мундштук или ручка, на худой конец. Она говорит, что есть. Я ей на это отвечаю, чтобы дала. Тогда она мне дает. Здислав Шторм «Производство песка». Я говорю: еее-ееб твою мать. Она: что, подделка, да? Русская фальшивка? А я ей на это, нет, не в том фишка. Нормальная типа ручка. Обыкновенная. Ручка как ручка. Но вы, бабы, все одинаковые, суки, падлы. И вот что я еще тебе скажу. Я больше не желаю иметь дела с вашим вонючим полом, никаких баб. Даже если они будут вешаться мне на шею, как мухи на варенье. Потому что все они просто бляди. Раз в месяц выходят из строя, и толку от них никакого. У каждой как минимум один экземпляр ручки с надписью «Здислав Шторм». Все, завязываю. Теперь даже если какая баба будет на коленях просить, чтобы я ее поимел, я отвечу: нет. Отвали. Из сердца и с глаз моих. Вон. Да ты не менжуйся, это я не тебе. Это я другой какой-нибудь сучке, которая будет меня клеить. А я и пальцем не шевельну. Тут она смотрит на меня, как будто хочет, чтобы я трахнул ее прямо сейчас, напротив бара, у этой стены. И так мне отвечает: ты прав, Сильный. Мне тоже не нужны ни женщины, ни мужчины. Потому что большой разницы тут нет, и с теми, и с другими — одна пурга, одна хренотень, одни проблемы. Полов просто нет, нет разделения на мужчин и женщин. Нет противоположного пола, и никакого другого тоже нет. Все гады и кровопийцы. Все люди, какой бы пол после рождения им ни присвоили, одного поля ягодки. Знаешь какого? Все они сволочи, раса ублюдков, обычных потенциальных ублюдков. Вот что я тебе скажу. Все одной расы, человеческой расы.

Я ей на это отвечаю: кончай базар, давай лучше затягивайся. Она занюхивает раз одной ноздрей, раз другой, из ее глаз катятся бесцветные слезы. Потом я занюхиваю свое. Минуту мы стоим как стояли. Я спрашиваю, брала ли она уже когда-нибудь. Она, что не совсем, не так чтоб до конца. Ну, думаю я тогда, сейчас начнется цирк, Анжела на глаз тянет килограмм на тридцать максимум. У нее руки размером с молоточек и наковаленку у меня в ухе. Вдруг она начинает ржать как ненормальная. Говорит, что только теперь ей по-настоящему хорошо, что она чувствует оживление во всех частях своего тела, и ее взгляды меняются так радикально, как никогда.