Польское Наследство
Шрифт:
– Почему?
– Потому что это опасно.
– Отец, – сказала Ширин, – я ведь…
– Не перечь отцу! Воли твоей я не стесняю, делай что хочешь, но в детинец к олегову отродью соваться я тебе запрещаю. Я нарушил вековую традицию – пошел к киевскому князю с просьбой. Одного опозорившегося Моровича хватит! Тебя там только не хватало…
Ширин вспыхнула, но в то же время ей было приятно – отец считает ее равноправным представителем рода.
– Ладно, давайте покамест поедим, – предложил Хелье. – Астрар готовит хорошо, но скоро, кажется, сама все съест, что приготовила.
Гостемил хотел
– Моя тетка очень любит есть, – сообщила вдруг ни с того ни с сего Орвокки.
Астрар выронила кружку и захохотала, уперев локоть в стол и положив лоб на ладонь.
– А зимой ест больше, – добавила Орвокки, видимо по инерции.
Кружка и плошка полетели на пол, Астрар всплеснула руками и закрыла лицо ладонями. Плечи ее тряслись от хохота.
– А … – начала несмело Орвокки, но Астрар ее прервала.
– Подожди, а то я сейчас лопну…
Все, кроме Ширин, заулыбались, даже Орвокки.
– А что смешного? – спросила Ширин.
Мужчины засмеялись.
***
Шагая в ногу с Хелье по Улице Лотильщиков, освещенной закатным солнцем, Жискар говорил, —
– Гостемил зря сердится. Ярослав отходчив. Простит.
– Не выгораживай Ярослава. Что именно он простит Гостемилу? То, что он, Ярослав, опозорился, публично и напрасно оскорбив человека, пришедшего к нему с просьбой? В чем виноват Гостемил?
– Ты, Хелье, как всегда поспешен в суждениях.
– Оригинальное наблюдение.
– Ты хочешь, чтобы Свистун вышел на волю?
– Свистун мне не брат и не друг. Я его в глаза-то не видел. Судя по всему, неприятный тип. Я хочу, чтобы Гостемила не оскорбляли, когда он сам за себя постоять не может. У него без этих глупостей забот много. Дочка эта на голову ему свалилась, левая рука не двигается, холопа его убили. А наш христианнейший князь вдруг взревновал к славе.
– Князь – великий человек, Хелье. Слабости его нужно прощать.
– Велик только Бог, Жискар.
– И все-таки. Он уж не молод…
– Мы тоже не слишком молоды.
– Его можно понять.
– Слушай, Жискар, мы служим Ярославу, служим честно, отдаем ему наши силы, нашу находчивость, расторопность, если нужно, можем и жизнь отдать. Он волен от нас требовать всё это, поскольку он наш повелитель. А ежели он хочет сочувствия и понимания, то, прости, но для этого нужно быть больше, чем просто повелителем. Понимание следует заслужить, даже если ты кесарь.
– Да ладно, ладно, не сердись. Ты мне скажи, Хелье…
– Ну?
– Как там во Франции?
– Что именно тебя интересует?
– В общем, всё. Я давно не был…
– Грязища, дикость, и очень много спеси. Монарх правда, должен тебе сказать, мне понравился. Совершенно не спесивый. Ежели ton roi 23 будет продолжать в этом же стиле, я перейду на службу к Анри Первому, листья шуршащие! Он тщеславен, разумеется, как все кесари, но никто не может обвинить его в напрасном оскорблении. Это не в его характере.
23
Твой
– Э … Нет?
– Нет. С женами ему не везет. С одной был помолвлен – умерла до замужества. Другую сватает, а она артачится. А сам он симпатичный. Государственные депеши подписывает крестиком.
– Тогда вот что, Хелье. Ты поговоришь с князем … только не дерзи ты ему ради всего святого на свете, он и так сейчас нервный!..
– Ага, как италийка перед соитием.
– Не язви. Поговоришь, и если ничего не выйдет, то … я буду тебя ждать … хмм … ну, скажем, в Земском Проулке, там где крог. Посидим в кроге до темна, а там подумаем, что нам делать со Свистуном.
– В смысле?
– Ну … Если князь тебе откажет, получится, что Гостемил не держит обещаний. А уж если сам Гостемил не держит обещаний, то какая ж цена всем людям благородного происхождения?
– То есть, нам с тобою, Жискар?
– Именно.
– Все только о себе. Хоть что-то в этом мире остается неизменным.
Глава тридцать четвертая. Литоралис
Большинство людей склонно к оседлости. Непоседы составляют лишь незначительную часть популяции. Люди оседлые, если уж приходится им путешествовать, предпочитают делать это комфортно, с частыми остановками, с доброй кормежкой в пути, и чтобы не очень трясло и качало, и проявляют недовольство, когда дорожные условия начинают вдруг разительно отличаться от домашних. Непоседам же, а из них как раз и получаются путешественники по призванию, все равно. Их не волнуют ни слякоть, ни сушь, ни холод, ни жара. Тряска и качка для них – дело привычное. Долгие интервалы между трапезами – даже лучше, пузу так легче привыкнуть к незнакомой пище. Ветер, дождь, снег, буря – все это им обыденно. Ночь в подвале, ночь в сарае, ночь под открытым небом – нормально.
Непоседы выбирают профессии, связанные с передвижением. Работорговля – да, конечно, доходное дело. Но связана с неудобствами – слишком медленно идут караваны, слишком часто нужно отвлекаться на мелочи, не имеющие отношения к собственно путешествию. Обычная торговля – как ни странно, барыши от нее небольшие, товару приходится возить много. Богатый шелк нужно купить, довезти, заплатить пошлину, продать. Вложишь двести дукатов, промыкаешься полгода, продашь – получишь пятьсот. Чистой прибыли – триста. В год – шесть сотен. Больше, чем имеет ремесленник, но не так чтобы очень намного.
Но есть в мире вид товара, или продукта … который радостно принимается в любом краю, на севере и на юге, в горах и долинах, в городах и в глуши, на реке и на взморье. Он совсем не тяжелый, этот товар, и не занимает много места. Любят его мужчины и женщины всех конфессий. Из-за этого товара не ведутся войны, разве что косвенным образом. Зато отдельного человека ради этого товара убивают запросто – дня не проходит. Камни сверкают, излучая соблазн великий. Профессии, связанные с этими камнями – редкие, потому что камней этих на свете мало. А купцов, перевозящих камни, совсем мало – по одному, по двое на большой город.