Полтава
Шрифт:
— Царь правду любит... Теперь полегчает...
Над левадой, в запахе вишнёвого цвета, перемешанного с запахом рыбы, дёгтя, носилось множество звуков. Уже набралось без счёта людей из ближних хуторов.
Только беспалый жебрак отошёл к возку и лёг между колёсами на своей старой свитке. Не будет на свете перемен, думалось ему, зачем морочить себе голову?
Беспалого ещё мало знало товариство, потому на него не обращали особого внимания. Главное — надежда!
6
Завидев
— Будешь на месте! — без злости говорит пастух. — А ну в табун!
А поля возле шляха, между лесными деревьями, — в чёрном лоске. В низинах, между синим блеском воды, — пахари в белых рубахах. В чистом воздухе — степные визгливые чайки. Земля переполнена птицами. А деревья — в густом новом листе...
Денис Журбенко, завидя цветущие сады, приостановил на бугре своего Серка. Конь понимающе вбивает в землю копыта. Раздуваются его влажные горячие ноздри.
Дикие груши над речкой Черницей словно вымочены в молоке и поставлены на прежние места. Молоко густыми хлопьями вцепилось в ветви. А пчёлы гудят!..
— Красота!
Вот, думается казаку, брату Петрусю не до сна. Заберите хлеб, оставьте краски. Ещё малышом увидел он церковное малевание, так только возвратился домой, усталый, потому что в церковь тогда ходили далеко, в соседнее село, — сразу сделал себе из конского хвоста кисточку! Вскоре и стены, и ворота — всё было окрашено. Ходил в полях за овечками, приносил оттуда много камешков, коренья, известные деду Свириду. А из того всего, переваренного в пчелином воске, получались краски. А как увидел богомазов за работой, решил: буду богомазом!..
Из ближнего двора выносит старую бабу. Она торопится, да застревает в плетне.
— Как живете, бабуня? — приподнимается казак на стременах.
— Тьфу! Сгинь, сатана!
И назад старуха. Лишь чёрная одежда мелькнула в белом цвету.
«Вот те на! Неужели я так переменился?.. Сатана... Гм...»
Хотелось казаку выманить свистом старухину внучку Галю, чтобы взглянула ясными глазами, словно приголубила! — да после такой встречи нечего уже стоять. И двор желанный белым закрыт. И пчёл здесь много...
Денис направляет Серка к отцовскому хутору.
А приехать удалось вот почему. В Хвастове подошли два есаула да именем полковника Галагана повели за собой. Остановились перед столом, за которым сидел Миргородский полковник Апостол, и с поклоном стукнули дверью, уходя.
«Скачи в Полтаву! — вывалил полковник из-под кустистой брови свой единственный глаз, потому что второй глаз выбит, пустое место заросло красным мясом. — Скажешь в Диканьке генеральному судье Кочубею, пусть немедленно едет в гости за Ворсклу...
Чужой полковник, а всё ведает... Денис и шапку не снимал с головы, чтобы зашить грамоту, — были просто слова. Садясь на коня, радовался: увидит отца, мать, брата Петруся... Да мало ли кого нужно увидеть? Галя... Красивая девушка, крепкая, смелая. Пригляделся зимой. Колядовала и щедровала с подругами. Других девок обнимал и целовал, а к ней не подступился... Баба отдаст внучку за охотного казака. Он и в реестр пролезет. Смекалистых записывают. Тут ещё и война. А встревожен Миргородский полковник Апостол — так пойми больших панов. Молодой Апостоленко, его сын, женат на Кочубеевне...
Только не шли в голову панские заботы. Присоединился Денис к казакам полковников Трощинского и Кожуховского. Они направлялись в Полтаву. Радовались, что не топчутся больше под Хвастовом, где осточертели селянам. Некоторых казаков Денис знал, с некоторыми познакомился... Зачем же обязательно обгонять Трощинского и Кожуховского? Ещё и грозился суровый Апостол: голова на плечах не удержится, казак, если не по-моему... У Апостола сила. Нужен охотный казак — Галаган дал. Нужно что иное — всё будет. Но что это за важность, наконец, доехать до Диканьки? Кони добрые, деньги в тхорике! Можно потешиться!
Приключений, однако, не случилось по дороге до Полтавы. Полтава — город велик, защищён земляным валом, обросшим бурьяном и курчавой лозою. В том валу издали виднеются раскрытые настежь деревянные ворота, через которые въезжают и выезжают подводы с набитыми чем-то мешками, с размалёванными горшками, с прошлогодним пыльным сеном. Над воротами — каменная башня. Ещё несколько башен вдали. Ворот всего пять. И под каждыми шинок или корчма: и перед валами, и за валами. Возле корчем много возов.
Полковники намеревались искать кузнецов. А куда вообще держат путь — никому ни слова! Навстречу выехал полтавский полковник Левенец. Полковники исчезли в его подворье, а казаки рассыпались по корчемным дворам.
Денис, найдя пристанище в одной корчме, выходил подсыпать коням овёс, гладил Серку бока, будто вдалбливал ему, что ночью придётся скакать в Диканьку. Туда от Полтавы недалеко.
Перед корчмой вдруг затарахтел воз. Едва остановились кони, как двое молодцов в казацкой одежде заполнили строение своими голосами.
— Ну-ка, Охрим! — кричал низенький, с короткими, задранными кверху усами, а второй, высокий, с длинными усами, перебивал ежеминутно:
— Давай, Микита! Давай! Вприсядку! Вприсядку!
Они долго танцевали с молодицами, а когда упали на лавки и напились воды, так Охрим за своё:
— Вон моя хата, казаки! Возле дуба! Только и останется! Чтобы на Сечи никто не попрекал, будто и я с богатеями! Взял дочь богатея, но не богатство! Сравняюсь с людьми!
Микита, ёрзая на лавке, покрикивал: