Получить статус Бога
Шрифт:
— Повернете назад?
— Нет!
Два отрицания подряд колыхнули в сердце сладкую волну: два отрицания равны одному утверждению, — и это правило почти не знает исключений. Розовые и голубые бусы на командире американского корабля с первого взгляда придали знакомству романтическую направленность, и взаимная тяга между мной и Машей нарастала в геометрической прогрессии.
С девушками всегда придерживался четкой позиции: если есть чувства, обязательно о них говорил-объяснялся. Смолоду бывало не признавался, потом жалел, но однажды дал зарок всегда признаваться, вошел
Иного ответа от америкосов и не ожидал: медборт «Онтарио» — разведчик, и не упустит возможности пройти с нами по кромке жизни и смерти, чтобы «взглянуть на космос снаружи», но идти за русскими, как бычок на веревочке, не позволяли великодержавные амбиции.
— Продвигаться самостоятельно ваше право, но стоит ли совершать свои ошибки, когда есть чужой опыт? — пытаясь образумить девчат, «включил юмор». — Это ни в коем случае не попытка давления или указания считающего себя старым и умным промокшего ворона с верхушки облетевшей березы, ничуть не бывало, только греющее душу стремление не упускать из виду красоток. Держитесь за нами и делайте, как мы.
Космос постепенно сжимался сверху и снизу, расстилая, раскладывая все видимые объекты в одну плоскость… или на одну плоскость. Не осталось звезд вверху, не осталось звезд внизу; только ковер из гигантских разноцветных блесток, и гигантская воронка, в которой закручивались, проваливаясь в неведомую глубину, звезды.
— Маша приподнимитесь над нами и внимательно следите за скоростью.
Двухмерный космос оставляет минимальные возможности для маневра: всякое отклонение вверх или вниз отзывается многократным возрастанием нагрузки, грозящей «размазать» корабль по кромке гравитационного потока, добавив дополнительную белую строчку в стену воронки.
— Так вы с нами, девушки? — корабли пока в безопасности, и я позволил себе немного игривой иронии.
Маша, прячущая за строгостью взгляда смущение и растерянность, откровенно заводила. Девочка-отличница, поменявшая однажды игру в куклы на игру в космос, строго выполняющая наставления штурманских карт и пилотские инструкции.
— «Сорвите цветок, пока свеж и душист, иначе сам бесславно упадет состарясь,» — язвительным шепотком отметился в телефоне не отрывающий взгляд от экрана Отрепьев.
— Гриша, не напрягай красивостями… место поэта в команде занято механиком.
— Вольный перевод латинской фразы, которую давно забыл, — пояснил Гришка, — но девушку развеселить необходимо… для предотвращения непредсказуемости.
Второй пилот «Онтарио» черноглазая пышечка Анжела со времени операции «заводила» Джумбо-Ваню. Зулус второй день «прожигал» взглядом экран и судорожно сглатывал слюну при каждом взгляде пышнотелой астронавтки.
— У нас заданный алгоритм прохода «черных дыр», — сухо сверкнула глазами Маша и кивнула чернокожей круглолицей напарнице, — автопилот.
«Онтарио» полыхнул на форсаже маршевыми двигателями, и, стремительно разгоняясь, промчался над нами к космическому провалу.
— Твою мать! — благодаря северо американским братьям… и сестрам я стремительно
— Вот и непредсказуемость. Зря они так, — Отрепьев буквально влип глазами в экран. — Никаких шансов… все — закрутило.
«Черные воронки» — это своеобразные ворота в другой космос, в другое пространство, в другое время. Провалившийся корабль и экипаж не обязательно теряли жизнь и физическое тело…. иногда выныривали и продолжали жить на тысячу или две тысячи лет назад или вперед, в зависимости, как далеко и долго получилось лететь в воронке.
Закручивающийся космический мусор четко рисовал линейные направленные потоки, подхватившие «Онтарио» плотными струями, и кругами уносящими в глубину. Самому медборту вязкий поток уже не прорвать.
— На принятие решения десять секунд: либо проходим прямо, навсегда забыв о Колькиных спасителях, либо рискуем. Только да или нет?
— Да, — не дослушав, ответил Гришка; Сашка Буратино, сжав кулаки, шагнул от входного люка вперед; торопливо поднялся сидевший на корточках у переборки Джумбо-Ваня; незаметно подошедшая сзади Галя-Галчонок крепко обхватила за плечи. — Поехали. Форсаж!
«Онтарио» еще можно вытащить, дав ему возможность развернуться в потоке, а для этого ламинарные (линейные) струи нужно превратить в турбулентные (завихренные) — менее плотные.
— Маша, когда промчимся перед вами, включайте форсаж и поворачивайте следом.
— Не командуй…
— Маша — красивое имя… так бы и повторял…
— А Серега — грубое…
Транспорт «Надежда», как с трамплина, нырнул вниз, пролетел в пустоте и прорвал-взлохматил стену воронки перед медбортом «Онтарио». Девчонки не оплошали, — «повисли на хвосте».
Два корабля, отключив форсаж, пошли вперед в одной связке, настороженно присматриваясь к другому незнакомому космосу.
ГЛАВА 22 ДРУГАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
Смотрим вокруг, — глаза округляются
— Черт! Черт» Черт! — Гришка Отрепьев напряженно вглядывался в экран обзора передней полусферы и часто бил кулаком по колену. Обернулся в возмущении и досаде. — Все не так. Все неправильно. Так не должно быть…
— Не кипятись. Григорий, — я также вглядывался в картину незнакомого, но обычного космоса: попутно косил глазом на экран сенсосвязи с американским медбортом. Маша-Машенька недовольно в ответ хмурилась, спасай таких… — В чем причина недоуменных взглядов, Григорий? У тебя есть причины для беспокойства?
— Нет, — ответил Гришка резко и язвительно, — просто ленивые умствования праздного после обеда ума, на подвернувшуюся нечаянно тему. Командир, мы уже десять минут в другом измерении, в другом пространстве, — штурман-стрелок снова обвел глазами боевую рубку и, едва не по слогам, как для безнадежно тупых, прояснил свое недоумение. — На экране такие же звезды, такой же космос, пусть другого рисунка, но космос и звезды, а в кабине транспорта те же самые мы. Не нормально…