Полуденные песни тритонов [книга меморуингов]
Шрифт:
Гаршнепа пришлось оставить в лесу — есть в этой развороченной дробинами птичке было нечего.
После этого я еще дважды ездил с отцом на охоту, уже на зайца.
Говорят, что зайцы кричат, когда их убивают — не слышал.
Мы еле похлебку из заячьего мяса, которую варили на костре у хижины, и нам было хорошо.
Хотя уже морозило, что утром, что вечером, но было холодно, даже вода в ручье покрывалась тоненькой корочкой льда.
Насколько я знаю, ту хижину давно сожгли какие–то местные придурки.
Да и отец уже не ездит на охоту — несколько лет
Я звоню ему дважды в год: в день рождения, а он у него за два дня до моего, 10-го июля, и 31-го декабря. Если не могу дозвониться, то ничего страшного — можно это сделать и на другой день.
Между прочим, на той первой охоте он все же дал мне ружье в руки. И я даже стрелял — по глухарю.
Естественно, что промазал.
36. Про любимую дочь
Анна пришла домой и заявила, что сотик пять раз падал со второго этажа.
Имелось в виду — в школе.
Как и каким образом: не уточняется. Просто падал. Видимо, сам по себе. Шел за ней следом и — бряк.
Ну, падал. И что дальше?
А дальше его следует немедленно продать за 1 (одну) тысячу рублей, потому что он уже не работает и работать не будет.
А кто его купит?
Да есть один, он ему нужен на металлолом.
Сотовый телефон на металлолом — это круто. Вообще–то я бы все сотовые, они же мобильные, телефоны в мире сдал в металлолом. На вырученные деньги можно было бы купить что–нибудь полезное. Например, муку и рис для голодающих в очередной Эфиопии.
Но конкретно этот телефон я ей подарил на Новый год. Не последний, а предпоследний. И купил его не на зарплату, а на часть гонорара, что мне заплатили за «Любовь для начинающих пользователей». Зарплата — это одно, а гонорар для любого писателя — нечто концептуально иное.
Как бы из души вынутые деньги.
Тем более, что суммы всех этих гонораров такие смешные, что на них если что и можно, то частично раздать долги, да купить подарок любимой дочери.
— Это подарок, — тупо [69] сказал я ей, — мне очень не хочется, чтобы ты его продавала!
69
Тупо я сказал это потому, что терпеть не могу несколько раз в неделю говорить об одном и том же. Речь же о желании продать сотовый заходила постоянно, т. к. этот надоел, папа все равно купит новый, а деньги можно потратить на… Каждую неделю на что–нибудь другое.
— Он не работает, — говорит Анна, — он сегодня пять раз падал…
— Дай посмотреть…
— В нем нет сим–карты…
— А где она?
— Я ее уже достала, я ведь не буду продавать сотик со своей сим–картой!
— У тебя и так не осталось ни одного моего подарка! Все что я дарил тебе за последние два года…
Анна вздыхает.
С этим ничего нельзя
Все долгожданно–глобальное, что я дарил ей за последние два года, кануло в тартарары!
Сначала это был пейджер.
Сейчас эти пищаще–зудящие коробочки пропали, вымерли, практически испарились как класс. Отбегались, как тамагочи.
На памяти мимолетного вздоха/выдоха всего лишь одного поколения…
Но в тот день, когда я принес его домой, в подарочной новогодней коробочке, да еще и подключенным, Анна была счастлива и сразу стала звонить всем подругам.
Чтобы ей что–нибудь сбросили.
Какое–нибудь сообщение.
Или просто: добрые слова.
Через три месяца пейджер украли. Естественно, что в школе — где же еще?
Хотя учится дочь не просто в школе, а в лицее с углубленным изучением французского языка. И даже была во Франции. Ни Наталья, ни я во Франции не были, а она уже была. Хотя она много, где уже была, но все с нами.
А вот Франции — со школьным театром, на фестивале в городе Ортез.
Вообще–то театр она не любит, предпочитает аэробику. Спортивную и танцевальную. Как–то раз идет с тренировки по школьному коридору, а мимо — руководитель театра.
— Аня, — спрашивает та, — ты не знаешь, кто бы мог поехать с нами во Францию на фестиваль, нам надо девочку одну заменить?
— Я! — быстро соображает Анна и добавляет: — Загранпаспорт у меня есть!
Мне до сих пор сложно уяснить, что и как она играла в театре. Как и вообще — чем она занималась во Франции. Да и не отцовское это дело: лезть в такие детали, не все ведь мне знать положено.
Хотя один раз она позвонила домой. Ночью. Часа в четыре утра по екатеринбургскому времени.
Трубку взяла Наталья.
— Ты как?
Я пытаюсь услышать, что говорит дочь.
Видимо, что все хорошо.
Вернулась вот с ночной дискотеки.
Мне почему–то очень важно узнать, как ей Париж.
Когда–то мне самому очень хотелось в этот город, но я сейчас уже слишком стар. Или наоборот — еще слишком молод.
— Тебе понравилось? — спрашивает мать.
И я слышу, как дочь вопит в трубку:
— Париж отстой после Барсы!
Ну, типа, папенька, Барселона–то намного круче будет, хотя как она меня довела в Барселоне — знаю только я.
Ей пригрезилось, что мы туда заявились исключительно с одной целью: купить ей часы Swatch. На худой конец — обувь. Ничего мы ей тогда не купили, переругались вдрызг и, как выяснилось позже, одновременно влюбились в этот город.
Барселона, любовь моя….
Что же касается утраченных подарков, то жизнь вообще крушение иллюзий и череда утрат, физических, духовных, эмоциональных, материальных.
Хорошо, что у дочери моей утраты пока исключительно материальные.
После пейджера был еще плеер.
Вообще–то его я подарил ей на шестнадцатилетие с определенным умыслом. Иногда мне и самому хочется послушать музыку, а в последние годы это исключительно рэп.