Полукровки

Джонс Стивен

Мы выехали с парковки мотеля, нашли высокое место, чтобы Даррен заглушил двигатель.

Он встал с кресла, стоя одной ногой на рокер-панели, вертя головой. Прислушиваясь к городу.

Я

тоже сделал так.

– Там, – сказал он, кивая в сторону охотничьего загона, выглядевшего как заброшенные здания, – собаки.

Если ты вервольф, ты говоришь слово «собаки» так, словно выплевываешь твердую макаронину.

Я посмотрел на Даррена, желая задать вопрос, но мы уже ехали.

Он так и не надел рубашку. Вервольфы не носят рубашек, даже в январе в северном Техасе.

– Они все ждут, что она снова займется своим делом, – сказал Даррен, медленно проезжая по узким улицам. – Но она бежит прямиком отсюда, верно? На всех четырех, я ее знаю.

Я смотрел вперед и вбок и в зеркало заднего обзора.

– Что с ней не так? – сказал я, затем мне пришлось прищуриться из-за света, заполнившего мое зеркало.

Служба отлова бездомных животных с низким плоским прожектором, крутившимся над кабиной. Ни звука. Просто едет.

Даррен дал фургону

проехать, затем пристроился за ним.

– Тридцать минут или меньше, верно? – сказал он, отключив фары LeSabre.

Я не сразу понял – этот собаколов подставлялся. Суматохе, которую устраивает Либби, но на самом деле самой Либби.

Она, должно быть, голодна.

Последние два квартала мы прошли пешком.

– Ты собираешься… ты знаешь? – спросил я. Я был готов подхватить его брюки, если он обратится. Это были его единственные брюки.

– Это город, – сказал он в ответ.

– Для нее тоже, – ответил я.

Первая собака, которую мы нашли, издыхала. Ее кишки тянулись за ней фута на три.

– Оно стоило того? – сказал Даррен собаке и покачал головой.

Я оглянулся на собаку. Ее язык вывалился на цемент. Муравьи уже суетились в ее пасти. Я думал, они вылезают только днем, но, наверное, это были ночные муравьи. Может, просто никто их не видит.

Второй пес был сенбернаром.

Голова его валялась в канаве, туловище на чьем-то пороге.

Конец ознакомительного фрагмента.