Полуночное солнце

Кэмпбелл Рэмси Дж.

– Будь осторожен, – проговорила она вполголоса, жалея, что не проснулась, чтобы сказать это Бену лично, а потом вернулась в постель, где так и не заснула до самого утра от холода.

Глава двадцать восьмая

Сначала Бену показалось, он понимает, что с ним не так: он же выехал в Лондон раньше, чем успел толком проснуться. И встал он раньше, чем собирался, разбуженный сновидением, которое оказалось слишком огромным для его спящего сознания и забылось тут же, в миг пробуждения. Бен осторожно двинулся по погруженному в сон дому заваривать кофе и принимать душ и, уже вытираясь, понял, что забыл повернуть горячий кран. Правда, холодная вода помогла ему проснуться,

но не удивительно, что Эллен и дети задрожали после того, как он поцеловал всех по очереди в лоб. Он поймал себя на мысли, что ему не хочется их оставлять, и нежелание на мгновение усилилось, отчего стало похожим на страх. Но им не будет никакой пользы, если он отменит встречи, и наверное, предстоящие встречи и стали для него источником тревоги, а если так, это просто смехотворно. Бен подхватил дорожную сумку, стоявшую у подножья лестницы, и вышел из дома, надеясь, что свежий воздух прочистит мозги.

Было самое начало пятого. Ледяная темнота как будто сгущалась вокруг него. Позади дома подступы к лесу защищал отряд белых неподвижных фигур, бледная масса, похожая на порожденную землей тучу, которая пока еще только обещала бурю. Когда Бен забрался в «фольксваген» и включил фары, темнота едва не придавила лучи света своей тяжестью. Он снял машину с ручного тормоза и покатился под горку на холостом ходу, чтобы не разбудить своих, а мотор завел, только подъехав к шоссе. Проехал под железнодорожным мостом, выбираясь на вересковые пустоши.

Лучи фар скользили сквозь темноту, делая ее еще чернее, заплаты снега как будто вытягивались, когда их находил свет. Прошел почти час, прежде чем звезды побледнели в свете огней Лидса. Он проехал по пустынным улицам, и глаза заболели от ярких фонарей, затем вырулил на скоростное шоссе, где через темноту с ревом проносились громадные грузовики, каких он никогда не видел днем. Должно быть, с высоты птичьего полета эти огни, пробегающие туда и сюда по спинному хребту Англии, похожи на ставшие зримыми нервные импульсы, подумал он, но затем необходимость следить за дорогой вернула его с небес на землю.

К тому времени, когда солнце прорезало горизонт слева от него, ему казалось, что не он едет на машине, а машина – на нем. Что-то явно на него давило, и это были вовсе не встречи, назначенные в Лондоне и Норидже. Возможно, новая сказка требует, чтобы ее рассказали, тогда понятно, почему эти два дня кажутся ему такими ненужными. С наступлением утра на шоссе стало оживленнее, и Бен смог отвлечься от мыслей, переключившись на дорогу, а когда он добрался до окраин Лондона, и вовсе стало не до размышлений: ученики автошкол собирали целые процессии автомобилей, медленно волочась по улицам, заставленным разгружавшимися фурами, на фоне которых терялись магазины, куда они привезли товар; пешеходы выплескивались на проезжую часть, огибая строительные леса; ямы в асфальте прорастали дорожными рабочими на разных стадиях развития: от всего лишь говорящих голов, торчавших из одной канавы, до высунувшихся по пояс – из другой. Бен заплутал после одного объезда в Криклвуде, где прорвало водопровод, после чего едва ли не два часа добирался до Сохо и наконец припарковался у самого здания редакции, испустив вздох облегчения.

Несмотря на случившуюся задержку, он приехал почти за час до первой встречи. Он прогулялся по Сохо – где как будто стало меньше секс-шопов по сравнению с январем, зато прибавилось рукописных объявлений на дверях, – чтобы взглянуть на «Мальчика, который поймал снежинки», выставленного в витринах книжных магазинов на Чаринг-Кросс-роуд. Он с опаской зашел в самый большой из них, «Фойлз», совершенно не подготовленный к тому, что его ожидало. Во всех магазинах, торговавших детской литературой, продавалась их с Эллен книжка, а в витринах двух книжных красовался не только «Мальчик, который поймал снежинки», но и их предыдущие сочинения.

Бен как раз стоял, глазея на вторую витрину, когда по

улицам потекли толпы народа, спешившего на ланч. В «Фойлзе» ему захотелось, чтобы кто-нибудь купил их книжку, пока он здесь, – он чувствовал себя ребенком, которому не терпится, чтобы его похвалили за работу. Сейчас он пожалел, что с ним нет Эллен и детей. Их восторг наверняка передался бы и ему, а так, каждый раз глядя на очередную полку с книгами Стерлингов, он думал, что эти книги имеют к нему весьма опосредованное отношение – просто продукт определенного этапа его жизни, который он уже оставил позади. Сейчас ему нельзя растерять энтузиазм, он ему пригодится для интервью прессе. Подумав об этом, Бен побрел обратно к зданию «Файербенд Букс».

Среди книг, выставленных в приемной напротив нескольких мягких кресел, он обнаружил и экземпляр «Мальчика, который поймал снежинки». Дожидаясь Марка Матвея, он пробежал книгу по диагонали и как раз добрался до последней страницы, когда кто-то заметил:

– Ну, если даже сам автор читает, должно быть, хорошая книжка.

Это был Марк Матвей, рослый мужчина лет тридцати, уже начавший лысеть. Он, кажется, пытался улыбнуться всем своим вытянутым лицом.

– А теперь, если вы не против, поторопимся, – предложил он, – на случай, если захотите пропустить стаканчик перед беседой с Говардом Беллами.

– Думаете, это развяжет мне язык?

– Мы иметь много способ заставляйт вас говорить, – заверил рекламщик, изобразив немецкий акцент, и прибавил уже нормальным голосом: – Но, насколько я слышал, вас не нужно подстегивать.

Бен надеялся, что надолго это не затянется. Когда Матвей спросил:

– Итальянский вас устроит? – Бену на миг показалось, он спрашивает, с каким акцентом ему говорить дальше.

– Все, что пожелает Беллами, – сказал Бен.

Как оказалось, имелся в виду итальянский ресторан, где Стерлинги обедали с Керис Торн, и интервьюер уже ждал их: взгромоздившись на барный стул у самого окна, он одной пухлой рукой забрасывал в рот оливки и держал в другой бокал с коктейлем. Беллами увлеченно всматривался в лица прохожих за окном, пока Марк Матвей не кашлянул, тогда газетчик развернулся на застонавшем под ним стуле и вопросительно приподнял круто изогнутые брови.

– Говард Беллами, Бен Стерлинг, – представил их рекламщик.

Беллами вяло пожал Бену руку и забрал с барной стойки свой коктейль.

– Жена подъедет позже?

– Кому-то же надо было остаться дома с детьми.

– Может, я предпочел бы прекрасную половину? – сказал Беллами рекламщику, а потом обратился к Бену: – Очень жаль, на самом деле. Она могла бы снабдить мои записи иллюстрациями. Давайте-ка заморим червячка, пока вы тут у нас маринуетесь.

– Похоже, меня назначили основным блюдом.

– Кажется, мне понравится этот парень, – объявил Беллами, с грацией морского котика сползая с барного стула и одергивая на брюшке бархатную жилетку. – Вы расслабьтесь, – сказал он Бену. – Нам будет весело.

И интервью действительно прошло живо и гладко. Как только Беллами поставил рядом с тарелкой пармезана магнитофон на запись, Бен сразу же об этом забыл и развивал любые темы, предложенные Беллами или же зародившиеся в ходе разговора: детство как период мечтаний; удушение воображения под давлением общепринятых норм; воображение как душа человека; неприкрытая сущность мифа и сказки и почему необходимо позволять им рассказывать себя; вероятность, что только дети могут расслышать верно и заново постичь тот самый смысл, какой был вложен в эти истории, когда их рассказывали у костра под неизведанными небесами посреди неизведанной темноты, которая, вероятно, и была подлинным рассказчиком, позаимствовавшим у человека его голос, чтобы сказки смогли ожить… Беллами кивал, улыбался и умудрялся выглядеть все более заинтересованным, поглощая чудовищные порции спагетти. Он не выключал магнитофон до самого кофе, последовавшего после нескольких бутылок вина.