Полуночное танго
Шрифт:
Я повернула голову. Марго была не одна. Рядом с ней стоял потный лысый толстяк. Мне бросилось в глаза, что он едва достает Марго до уха.
— Я… я просто гуляю.
— Просто гуляешь? Нет, ты не просто гуляешь. — Марго скривила в ехидной гримасе свои малиновые губы. — Знакомьтесь, Борис Моисеевич, это моя… младшая сестричка Саша, — сказала она, обращаясь к толстяку. — Круглая отличница. А еще мечтательница и фантазерка. Но при всех вышеназванных достоинствах очень даже себе на уме. Как, между прочим, и я. — Толстяк взирал на меня из-под
Еще бы я не слышала про Камышевского! Он был любимцем города. Вернее, его женской половины. Актер театра драмы и комедии. Герой-любовник. Поклонницы ждали его у подъезда. Мама и Камышевский… Нет, такое даже во сне не приснится.
— Не веришь? Вон они, на лавочке сидят. — Марго была возбуждена. — Этот пижон за ней целый месяц ухлестывал, а она носом вертела. Но, как говорится, и на старуху бывает проруха.
— Ваша сестра очаровательная девушка. Я приглашаю вас, девочки, в ресторан. Отметим наше знакомство шампанским и черной икрой. — Толстяк все улыбался мне. Его золотые зубы блестели в солнечных лучах.
— Нет, Борис Моисеевич, в ресторан втроем не ходят. — Марго взяла его под руку и потерлась щекой о его щеку. — Пошли скорей. А то я глупостей натворю. — Она засунула в рот два пальца и по-разбойничьи громко свистнула. — Эй, на бульваре! Только, чур, не целоваться, слышите?
Я еще никогда не видела Марго такой. Но меня это, признаться, мало волновало. Я развернулась на сто восемьдесят градусов и направилась в сторону Маяковской. Мне захотелось взглянуть на место, где произошла позавчерашняя трагедия, столь круто изменившая мою жизнь.
Жанка жила в угловой комнате в одноэтажном кирпичном доме, где, кроме нее, обитали еще две или три семьи. У Жанки был отдельный от соседей вход — его сделал еще ее покойный отец, слывший алкоголиком и дебоширом. Соседи не раз заявляли на него в милицию, а он, в свою очередь, мстил им всеми возможными способами: клал кучи перед их дверями, мочился в окна. Дверь он тоже прорубил им в отместку. Они не могли себе позволить поступить так же, потому что дом стоял на земле, принадлежавшей молокозаводу, и только его торцовая часть, где и располагалась комната Буяновых, выходила на ничейную территорию. Соседи сполна отомстили Жанкиному отцу, когда видели, как он, пьяный, спал в канаве в промозглую сырую ночь, и даже не подумали его разбудить. Буянов умер от воспаления легких.
Вокруг не было ни души. Я зашла со стороны единственного окна, прижалась носом к нагревшемуся на солнце стеклу.
Моему взору открылся жуткий бардак. Постель скомкана, из-под съехавшего матраца видна металлическая сетка. На полу пустые коробки и какие-то бумажки. Возле платяного шкафа валяется кверху ножками табуретка.
«Они спали на этой кровати, — невольно подумала я. — Он занимался
Мне в лицо ударила кровь, подогнулись колени, когда я вспомнила, что он творил со мной позапрошлой ночью. Какой стыд…
Я уселась в пыль под окном и спрятала лицо в ладонях. Не помню, сколько времени я так просидела.
— Что ты здесь делаешь?
Я подняла голову. Это был дедушка Егор, в белой кепке и с бидоном в руках.
— Пришла к подружке, а ее нет дома. — Я нагло смотрела дедушке в глаза. — Боюсь, она не скоро придет.
— Понятно. — Дедушка кашлянул. — А меня Варечка за квасом послала. Ваш город, похоже, пьяные мужики строили — пойдешь направо, выйдешь налево. Ну а прямо пойдешь, непременно в забор упрешься. Ты не знаешь, как эта улица называется?
— Маяковского.
— Ага. — Дедушка снова кашлянул в кулак. — Пошли, пока нас дома не хватились. Что-то не нравится мне здешний пейзаж. Сам не пойму, в чем дело.
Я встала и послушно поплелась за дедушкой Егором, прячась в его прохладной тени. Я думала о своем, а он шел не оборачиваясь. Так мы и подошли к нашему забору.
— Что, воспользуемся твоей лазейкой? — Дедушка подмигнул мне, наклонился, отодвинул доску и в мгновение ока оказался в саду. Я последовала его примеру. Когда я поняла, что юбка зацепилась за гвоздь, было поздно сокрушаться. Дедушка успокоил меня. — Заклею нитроклеем, — сказал он, рассматривая дырку. — Никто ничего не заметит, а мы им не скажем, верно?
Он подмигнул мне и бодро взбежал по ступенькам веранды.
— …Она все поймет. К чему тебе разыгрывать эту дешевую оперетту?
Это была Марго.
— Но как мне быть? — Я узнала мамин голос, хотя он показался мне каким-то чужим. — Я не могу сказать ей об этом в открытую.
Я затаилась, слившись со стволом ореха. Мама и Марго сидели на веранде. Очевидно, они вышли на нее, пока я ходила в крольчатник. Так или иначе, путь в дом был отрезан.
— Любишь кататься — люби и саночки возить. — Марго ненатурально рассмеялась. — Ну, и как этот Эдвин тебя прокатил? С бубенцами?
— Его зовут Эдуард. Ты это прекрасно знаешь.
— Да, моя дорогая сестричка. «За счастьем не гонись дорогою окольной…» — фальшиво пропела Марго начало выходной арии Сильвы.
— Я тебя не понимаю. С какими бубенцами?
— Не прикидывайся убогой. Секс — это звучит гордо. Нужно уметь читать классиков между строк.
— Какие глупости! — Мама смутилась. — Я хочу сказать, это не самое главное в любви.
— В любви? А кто говорит о любви? Неужели этот самозванец осмеливался признаваться в любви вдове румынского…
— Ты ревнуешь. Он тебя отверг.
— Меня нельзя отвергнуть, повергнуть и так далее. Потому что я Манька-встанька. Ясно тебе? К тому же отверженная от рождения. Это ты у нас законнорожденная Ветлугина, владетельная особа, единственная наследница старого графа.