Полуночный ковбой (др. перевод)
Шрифт:
Уже несколько дней Джо заряжался гневом на весь мир, как горючим, перебирал в уме обиды большие и малые, старые и новые.
Обида на Перри была не столь уж и велика, она лишь явилась искрой, воспламенившей другие обиды, и теперь огромный костер его ненависти на весь свет горел ясно, ровно, мощным пламенем. Джо вытаскивал из души и памяти все обиды минувших лет, как вещи из чемодана, тщательно сортировал их, как поленца, и подкладывал в костер, жар которого придавал ему все новые и новые силы. Что бы он не вспоминал, все как нельзя лучше подтверждало: с миром они враги, всем на Джо просто наплевать. Он не знал, почему так случилось, наверное,
Сморщив лоб от напряжения, он вглядывался в укромные закоулки своего прошлого, мучительно пытался понять людей, обращавшихся к нему, и не понимал их. Прошлое казалось зыбким, как болото: углубляясь в него, Джо шел с опаской. Он не задумывался над событиями минувших лет, а просто перебирал их в памяти.
И вот, прокрутив мысленно всю жизнь, он пришел к убеждению, что с самого рождения некие силы объявили его чужаком и постоянно вдалбливали эту мысль в его голову. И Джо сделал страшный для себя вывод — все, кого он знает или знал раньше, принадлежат к этим силам. Даже партнерам по любовным утехам — им, пожалуй, в первую очередь — было глубоко плевать на Джо. Получив удовольствие, они давали деру, да еще и посмеивались над тем, как искренне Джо шел им навстречу. И на них обрушился гнев Джо, ну, конечно, не только на них. Он загнал в один угол всех, против кого ополчился: учителей из школы, армейских командиров, красномордого хозяина кафе, шайку Адриана Шмидта и многих других — перечислять устанешь. В загон попадали и его однокашники, и хамоватые клерки, и незнакомые люди, грубившие, унижавшие и просто не замечавшие его.
Список разрастался, туда уже попали конторы, банки и библиотеки. Джо не понимал, чем там занимаются, а служащие, в свою очередь, смотрели на него с подозрением — то ли обворует, то ли просто грязи натаскает. В конце концов в список попал весь Альбукерке. Тут Джо решил копнуть глубже: если Хьюстон ничем не лучше Альбукерке, можно пари держать, что Гонконг, или Де-Мойн, или там Лондон, ничем не лучше Хьюстона. Наверняка так оно и есть. Джо развивал свою идею, и гнев скоро захлестнул всю карту мира. Но в этом потоке мыслей и воспоминаний возникали перепады и провалы. Какая-то махровая сволочь играла с его памятью в кошки-мышки. И вдруг он вспомнил Салли Бак.
Вот она звонит ему: «Джо, радость моя, как ты там? Ну и хорошо, слушай-ка, у меня поздно вечером свидание, я, наверно, устану, так что загляну в кабачок выпить пивка».
Или: «Милый, ну как твои дела? Твоя бабушка отправляется в Санта-Фе, вернусь после четвертого. Похоже, что у меня завелся новый поклонник. Неплохо для старушки, а? Ну, а ты будь умницей, ладно?»
Салли на пороге спальни: «Дорогой мой, я совершенно вымоталась, пойду на боковую, высплюсь хорошенько. Как ты день провел, неплохо, а? Утречком мне все расскажешь обязательно, а сейчас я устала, просто ничего не пойму».
Салли в магазине: «Сокровище мое, эта комнатка для женщин, так что сам понимаешь… Забирай-ка журнальчик домой, если хочешь, и смотри себе на здоровье, а теперь не шуми».
Еще воспоминание: «Слушай, миленький, ты меня не дожидайся. Я, наверное, заскочу по делам к приятелям. А ты там не балуйся, ты уже большой мальчик».
«Твой дневник? Разве я не подписывала неделю назад? Неужели шесть недель? Бог мой,
Салли Бак… Джо не мог вспомнить, за что он так сильно любил ее, глупенькую, вертлявую пустомелю со сморщенным личиком, вечно надушенную, чтобы заглушить запах перегара, а все равно от нее разило. Ему вспомнилось, как Салли лихорадочно тащила банкноты из сумочки, чтобы оплатить старые счета, как нетерпеливо крутила в пальцах пудреницу или теребила подол платья всякий раз, когда Джо пытался поговорить с ней по душам. И только одно вызывало в Джо симпатию — ее худые ноги, большие костлявые коленки, на которые нельзя было смотреть без жалости.
Но даже теперь, когда ее призрак витал в номере хьюстонской гостиницы, она почти не уделяла внимания Джо — все болтала, то ли как получить обратно свой дом, то ли как поездить верхом, — в общем, о всякой чепухе. «Верхом так верхом, — думал Джо. — Давай, Салли, скачи, старая дуреха, скачи прямо к черту, ему и пудри мозги. Ох, как на душе паскудно». Так кто же все-таки считал его человеком, а не игрушкой? Если ответить честно, жить станет еще хуже, но все существо Джо требовало ответа. Кто же в конце концов? В памяти всплыли двое, но он прогнал эти воспоминания. Первой была Анастасия Пратт, которую заперли в сумасшедший дом. Другого Джо никогда не видел воочию, и никто не видел вот уже две тысячи лет. Да и существовал ли он вообще? А потом зазвучала ковбойская песня про щенка, который бежал далеко… далеко…
Вудси Найлз!
Вудси Найлз, конечно, любил его. Но чем он мог помочь Джо сейчас? Он остался в памяти слишком идеальным, слишком безупречным — так не бывает. Он превратился в улыбающуюся куклу, которая пахла табаком и играла на гитаре. Слабый отзвук давно минувшего лета — что толку от него теперь?
Поэтому он запретил себе вспоминать о загорелом чернобородом лице Вудси Найлза и больших костлявых коленях Салли: эти образы были для него опасны, они смягчали душу, гнали злобу прочь. А Джо уже решил, что, если он хочет преуспеть в этом мире, ему понадобится много-много злости.
Джо приналег на работу в посудомойке. С каким-то остервенением он нагружал подносы тарелками и громоздил их на ленту транспортера. Он словно задался целью скормить миллион тарелок машине, жадно оскалившей зубы.
А когда он накормит ее досыта, она подобреет и выплюнет ему в руку много денег, а уж потом…
Он точно не знал, что будет потом, на что потратит деньги, только чувствовал, что их нужно получить, иначе ничего не выйдет. Джо двигался к своей цели словно в темноте, на ощупь. Конечную цель он представлял себе пока весьма смутно.
Три раза в неделю он ходил в спортивный зал укреплять мускулатуру — колотил грушу, проплывал бассейн туда и обратно восемь раз. Тело Джо наливалось силой, приобретало сноровку. Он массировал кожу на голове, уделял много внимания прическе. Джо очень хотелось купить ковбойский костюм, эта идея не отпускала его ни днем, ни ночью. Он истово верил, что все изменится к лучшему, стоит лишь предстать перед людьми в новом обличье — обличье ковбоя. Однако Джо не задумывался, как именно новое обличье изменит его жизнь. Есть индейская легенда: юноше однажды ночью снится маска. Утром он должен вырезать из дерева точно такую же и надевать, отправляясь на войну. Тогда он победит. Похоже было, что этот сон приснился Джо, и теперь он старательно делал себе маску.