Полуночный лихач

Мир вернулся мгновенно. Только что человек лежал во тьме, безмолвии, полном отсутствии ощущений – и вдруг кто-то словно сорвал завесу с его глаз и врубил звук на полную громкость.

Только вот беда – краски мира были слишком яркими, били по глазам до боли. Он страдальчески зажмурился при виде надвигающегося на него уродливого, огромного, глянцево-розового лица.

– О! Привет! Вот так молодец! – проревело лицо, и человек слабо шевельнул руками, пытаясь зажать уши.

Но у него ничего не

вышло. Руки, чудилось, были прикованы к чему-то. Он чуть приоткрыл веки, скользнул взглядом. О господи… они до локтя обмотаны бинтами, вместо кистей образовалось нечто вроде боксерских перчаток!

– Что у меня с руками?

Голос был странным, завывающим каким-то. Обыкновенная фраза прозвучала как нечто слитное:

– Чтоумеуняусруука-ами?

– Мяу-мяу? – хихикнуло розовое лицо. – Кто сказал мяу?

Человек нервно сглотнул, не в силах справиться со страхом, внезапно охватившим его. Лицо мигом перестало насмешливо кривиться.

– Не волнуйтесь, – сказало оно спокойно, и голос больше не рвал слух. – С вашими руками все в порядке. Вы их немножко обожгли, когда… Ну, словом, обожглись вы. Сломали два ребра, на подбородок пришлось наложить швы, к тому же у вас нехилое сотрясение мозга, а в общем-то можно сказать, что вы отделались легким испугом.

Человек смотрел на лицо, которое уже не казалось огромным и страшным. Обычное лицо – довольно молодое, толстощекое, со светлыми бровями и ресницами. Над широким, умным лбом щетинился русый ежик, на котором криво сидел белый колпак. И одежда на этом незнакомце белая. Доктор, что ли?

– Я в больнице?

– Ну да, – кивнул незнакомец. – В Пятой градской, в травматологии. Пятая как раз дежурила по «Скорой», когда вас привезли.

– Не понял, – осторожно сказал человек.

– А что тут понимать? Повезло вам уникально, вот и все. Как раз когда ваш «Форд» воткнулся в тот злокозненный джип, мимо проезжала «Скорая». По заказу одного очень не бедного мужичка транспортировали из Чкаловска в Нижний, в наше ГИТО, его дочку. Девочка поехала навестить бабушку с дедушкой, да поломалась, катаясь на велосипеде. А у «Скорой помощи», оказывается, есть теперь такой вид услуг: транспортировка больных по области. Приехали они в Чкаловск, положили девулю на носилки и отправились в обратный путь. А тут вы. А тут джип. Вам за этого парня со «Скорой» надо свечку в церкви поставить. Если бы не он, вы бы, может быть, дуба дали там, на шоссе.

Больной утомленно опустил веки. Словоохотливость доктора раздражала его неимоверно! Может быть, если так полежать, с закрытыми глазами, он поймет, что больному нехорошо, и удалится восвояси? При этом желательно бы на цыпочках…

Но звука удаляющихся шагов почему-то не было слышно. Зато послышался какой-то ритмичный и довольно громкий стук.

Больной сердито открыл глаза: доктор никуда не делся – напротив, наклонился к нему еще ниже и задумчиво вглядывался, зачем-то стуча карандашом по своим крупным и очень белым зубам.

– Вы что? – раздраженно спросил больной. – Я спать хочу.

– Ага, – покладисто согласился доктор. – Сейчас поспите. Только пульсик

вам посчитаем – и все.

Так как руки больного были забинтованы до локтей, доктор осторожно приложил свои толстые, теплые пальцы к вене на его шее, завел сосредоточенно глаза, но быстро опустил руку:

– Ну, терпимо. Ровненько все, наполнение нормальное. Хорошо быть молодым, правда, Антон Антонович? Все заживает как на собаке.

Больной настороженно повел глазами влево, вправо… Никого. Да и смотрит доктор прямо на него, ошибки быть не может.

Сердце сильно забилось. Да, теперь его «пульсик» не показался бы доктору ровненьким!

– Как вы меня назвали? – спросил он настороженно.

Ему показалось или в светло-карих, даже немножко рыжеватых глазах доктора мелькнуло замешательство? Но голос его звучал невозмутимо:

– Антоном Антоновичем. А что? Вам перестало нравиться ваше имя?

Больной растерянно водил глазами по стенам, по белой ширме в углу, по завешенному белыми шторами окну. Он, безусловно, первый раз в жизни оказался в этой больничной палате и впервые видит рыжеглазого доктора. Однако воспринял все окружающее как нечто само собой разумеющееся. И даже забинтованные руки как-то не очень удивили. И даже слова о какой-то аварии на шоссе. Что-то такое забрезжило в памяти: скрип тормозов, звон разбитого стекла, грохот, огонь… И крики, крики – жуткие, душераздирающие!

Забинтованные руки нервно дернулись. Нет, не думать об этом! Слишком страшно!

Да, страшно. Но куда страшнее та зияющая пустота, которая образовалась в памяти при звуке этого имени – Антон Антонович.

– Антон Антонович, – повторил он, осторожно перекатывая во рту округлые звуки. – А дальше? Фамилия как?

– Чья фамилия? – осведомился доктор.

– Ну… – Он чуть не сказал: «Его, Антона Антоновича!» Но в последний миг спохватился и неловко выговорил: – Моя.

– Ваша фамилия Дебрский, – сообщил доктор. – А.А. Дебрский.

Дебрский?! Чего только люди не придумают!

– Извините за дурацкий вопрос, – больной смущенно хихикнул. – А вы в этом уверены?

– В чем, позвольте спросить?

– Ну, в этом… насчет А.А. Дебрского.

– Вполне. А вы, – осторожно проговорил доктор, – надо полагать, не очень? Может быть, есть другие варианты?

Больной напряженно свел брови. У него заломило лоб от усилий вспомнить, однако в голове по-прежнему было темно и пусто. Доктор начал нетерпеливо стучать карандашом по зубам, и пришлось признаться:

– Вариантов нет. Но почему-то есть ощущение, что я никакой не Дебрский и совсем не Антон.

– Ну, вообще-то я с вами раньше тоже не был знаком, – доверительно сообщил доктор. – Поэтому на все сто двадцать процентов не поручусь. Однако подруга вашей жены вас признала. И ваши сослуживцы не выразили никаких сомнений. Более того, на паспорте, который нашла в вашей квартире и предъявила Инна Леонтьевна Баброва… я говорю о подруге вашей жены, – уточнил он, предваряя готовый сорваться вопрос, – черным по белому рядом с вашей фотографией значатся эти имя, отчество и фамилия.