Полуночный Прилив

Эриксон Стивен

Если ядовитые слова и оказали какой-то эффект, внешне это не проявилось. Названный Оссерком просто улыбнулся и отвернулся. — Не следует говорить о матери таким тоном, Сакуль. Она ведь умерла, давая тебе жизнь…

— Она умирала, давая жизнь каждому из нас! — рука Сакуль Анкаду сжалась в кулак, будто схватив за гриву воздух. — Умирала и возрождалась. Тиам и ее дети. Тиам и ее любовники. Тысяча смертей, и НИЧЕГО НЕ ИЗМЕНИЛОСЬ!

Менандора заговорила более спокойным тоном: — С кем ты переведался, Оссерк?

Тот скривился: —

Аномандер. В этот раз он оказался лучше. Если подумать, — продолжил он, на миг замешкавшись, — так ничего удивительного. Оружие гнева часто оказывается сильнее доспехов холодного разума. — Он пожал плечами: — Даже если так, я на достаточное время задержал его…

— Чтобы дать уйти Скабандари? — спросила Менандора. — Почему? Родич он тебе или нет, но показал себя истинного. Предатель и убийца.

Брови Оссерка изогнулись в насмешке. Он поглядел на лежавшую между его дочерьми женщину. — Очевидно, ваша кузина, хотя и пострадала от ваших рук, но не умерла. Могу указать, что и Скабандари не убил Сильхаса Руина…

— Точно, — фыркнула Сакуль, — случилось нечто худшее. Или ты думаешь, что вечно пожирать грязь — лучшая судьба?

— Избавьте меня от приступов ярости, — вздохнул Оссерк. — Вы же часто говорите, дочурки, что предательство и измена — главные и излюбленные, самые популярные свойства нашего рода. В любом случае я с вами закончил. Что вы намерены сделать с ней?

— Думаем, Сильхасу понравится ее компания.

Оссерк окаменел: — Два Властителя — дракона в одной земле? Жестокое испытание для Дома Азата, дочурки.

— Захочет ли Скабандари освободить ее?

— Скабандари не в состоянии освободить кого бы то ни было, — ответил Оссерк. — Включая себя самого.

Женщины явственно вздрогнули при этих словах. Помедлив, Менандора спросила: — Кто сумел сделать это?

Мужчина пожал плечами: — Какая разница? Скабандари заблуждался, думая, что у здешних богов нет сил помешать ему. — Задумчиво оглядев дочерей, он добавил: — Примите это за предостережение, дорогие мои. ПЕРВЫЕ дети Матери Тьмы рождались без всякого отца. И что бы там не твердил Аномандер, это были НЕ Тисте Анди.

— Этого мы не знали, — сказала Менандора.

— Ну, теперь знаете. Прядите осторожно, девочки.

Удинаас увидел, как мужчина отворачивается. Вздохнул, когда тот замерцал, изменился, сложился, обретая иную форму. Блеснули широкие серебристые чешуи, когда распахнулись крылья. Прилив силы, и гигантский дракон взмыл в небо.

Сакуль Анкаду и Менандора смотрели ему вслед, пока дракон не уменьшился, став блестящим янтарем в тусклом небе, и не пропал из вида.

Сакуль вздохнула и сказала: — Странно, что Аномандер не убил его.

— Нечто связывает их, сестра, и ни мы, ни кто-то другой не ведает об этом. Уверена.

— Может быть. А может, все гораздо проще.

— То есть?

— Они хотят продолжать игру, — сказала Сакуль с натянутой улыбкой. —

Какая радость убить противника сразу же?

Взор Менандоры упал на неподвижное тело Шелтаты. — Вот она. Взяла в любовники одного из местных богов. Разве нет?

— На время. Зачала двух ужасных детей.

— Ужасных? Значит, дочерей.

Сакуль кивнула: — Их отец видел это с самого начала, потому дал им подходящие имена.

— Ох. Какие же имена, сестра?

— Зависть и Злоба.

Менандора усмехнулась: — Этот бог… Думаю, мне было бы приятно однажды встретиться с ним.

— Возможно, он захочет помешать тому, что мы сделаем с Шелтатой. Может быть, он уже идет по следу, надеясь помешать нашей мести. Так что надо поспешить. Оссерк посоветовал бы именно это.

Удинаас увидел, что женщины отошли, оставив кузину лежать без сознания. Менандора повернула лицо к сестре: — Любовник Шелтаты. Этот бог — как его имя?

Голос Сакуль, казалось, исходил с большого расстояния. — Драконус.

И тут обе превратились в дракониц размерами почти с Оссерка. Одна пестрая, другая ослепительно белая.

Пестрая тварь поднялась в воздух, скользнула к земле, к телу Шелтаты Лор. Когтистая лапа протянулась и схватила ее. Драконица направилась к поднявшейся в воздух сестре. Они полетели на юг.

Сцена в глазах Удинааса быстро меркла. Он вновь нашел себя у дома Сенгаров, с красными, потрескавшимися, покрытыми чешуей руками. Он держал рыбу — ее глаза смотрели на раба с тревожащим выражением бездумного удивления. Глаза, которые он видел каждое утро и каждый вечер, с минимальными вариациями; и сейчас, когда сгущался сумрак, они снова смотрели на него, как всегда пустые и безжизненные. Словно это была вовсе не рыба.

Просто глаза. Мертвые, бесчувственные глаза… Но даже мертвецы умеют обвинять.

— Ты сделал достаточно, раб.

Он поглядел вверх.

Над ним стояли Уруфь и Майен, две эдурские женщины, не пестрые, не сверкающие. Просто тени в случайных сочетаниях.

За ними были Пернатая Ведьма и несколько ждущих приказаний рабов. Горящие глаза девушки обращались к нему с безмолвным предостережением.

Удинаас поклонился Уруфи. — Да, госпожа.

— Найди мазь для рук, — сказала Уруфь.

— Спасибо, госпожа.

Процессия проследовала в дом.

Удинаас уставился на рыбу. Поглядел на глаз… и выковырял его ногтем.

* * *

Серен Педак стояла на пляже под дождем, созерцала непрестанное движение воды, способы, какими ливень превращал поверхность моря в покрытую колючками кожу, серую и подобную паучьей; смотрела, как вздувшаяся волна набегает на берег, шипит на гладких валунах, а потом, сердясь, отходит.

Настала ночь, подкралась под маской тихих теней. Наступили черные часы, селение позади нее укуталось покрывалом тишины. Она думала о рабах — летерийцах.