Полунощники
Шрифт:
«Это дом мамашин; в ее доме всякий может идти, куда ей угодно».
Я бегу и говорю:
«Пожалуйте».
А он мне ласково на ответ улыбнулся, а Маргарите Михайловне говорит:
«Я вам говорю, не сокрушайтесь; я чудес не творю, но если чудо нужно, то всегда чудеса были, и есть, и будут. Проводите меня к ней и на минуту нас оставьте, мы с ней должны говорить в одном вездеприсутствии Божием».
«Конечно, боже мой! разве мы этого не понимаем! Только помоги,
– Ну, я бы не вытерпела, – сказала Аичка, – я бы подслушала.
– А ты погоди, не забегай.
XI
Мы его в Клавдинькину дверь впустили, а сами скорее обежали вокруг через столовую, откуда к ней в комнату окно есть над дверью, и вдвоем с Ефросиньей Михайловной на стол влезли, а Маргарита Михайловна, как грузная, на стол лезть побоялась, а только к дверному створу ухо присунула слушать.
Он, как вошел, сейчас же положил ей свою руку на темя и сказал по-духовному:
«Здравствуй, дочь моя!»
А она его руку своею рукою взяла да тихонько с головы и свела и просто пожала, и отвечает ему:
«Здравствуйте».
Он не обиделся и начал с ней дальше хладнокровно на «вы» говорить.
«Могу ли я у вас сесть и побеседовать?»
Она отвечает:
«Если вам это угодно, садитесь, только не запачкайтесь: на вас одежда шелковая, а здесь есть глина».
Он посмотрел на стул и сел, и не заметил, как рукавом это ее маленькое евангельице нечаянно столкнул, а без всякого множественного разговора прямо спросил ее:
«Вы леплением занимаетесь?»
Она отвечает:
«Да, леплю».
«Конечно, вы это делаете не по нужде, а по желанию?»
«Да, и по желанию и по нужде».
Он на нее посмотрел выразительно.
«По какой же нужде?»
«Всякий человек имеет нужду трудиться; это его назначение, и в этом для него польза».
«Да, если это не для моды, то хорошо».
А она отвечает:
«Если кто и для моды стал заниматься трудом вместо того, что прежде ничего не делал, то и это тоже не плохо».
Понимаешь, вдруг сделала такой оборот, как будто не он, а она ему будет давать назидацию. Но он ее стал строже спрашивать:
«Мне кажется, вы слабы и нездоровы?»
«Нет, – говорит она, – я совершенно здорова».
«Вы, говорят, мясо не едите?»
«Да, не ем».
«А отчего?»
«Мне не нравится».
«Вам вкус не нравится?»
«И вкус, и просто я не люблю видеть перед собою трупы».
Он и удивился.
«Какие, – спрашивает, – трупы?»
Она отвечает:
«Трупы птиц и животных. Кушанья, которые ставят на стол, ведь это всё из их
«Как! это жаркое или соус – это трупы! Какое пустомыслие! И вы дали обет соблюдать это во всю жизнь?»
«Я не даю никаких обетов».
«Животных, – говорит, – показано употреблять в пищу».
А она отвечает:
«Это до меня не касается».
Он говорит:
«Стало быть, вы и больному не дадите мяса?»
«Отчего же, если ему это нужно, я ему дам».
«Так что же?»
«Ничего».
«А кто вас этому научил?»
«Никто».
«Однако как же вам это пришло в голову?»
«Вас это разве интересует?»
«Очень! потому что эта глупость теперь у-многих, распространяется, и мы ее должны знать».
«В таком разе я вам скажу, как ко мне пришла эта глупость».
«Пожалуйста!»
«Мы жили в деревне с няней, и некому было зарезать цыплят, и мы их не зарезали, и жили, и цыплята жили, и я их кормила, и я увидала, что можно жить, никого не резавши, и мне это понравилось».
«А если б в это время к вам приехал больной человек, для которого надо зарезать цыпленка?»
«Я думаю, что для больного человека я бы цыпленка зарезала».
«Даже сама!»
«Да – даже сама».
«Своими, вот этими, нежными руками!»
«Да – этими руками».
Он воздвиг плечами и говорит:
«Это ужас, какая у вас непоследовательность!»
А она отвечает, что для спасения человека можно сделать и непоследовательность.
«Просто мракобесие! Вы, может быть, и собственности не хотите иметь?»
«При каких обстоятельствах?»
«Это все равно».
«Нет, не равно; если у меня два платья, когда у другой нет ни одного, то я тогда не хочу иметь два платья в моей собственности».
«Вот как!»
«Да ведь это так же и следует, это так и указано!»
И с этим ручку изволит протягивать к тому месту, где у нее всегда ее маленькое евангельице лежит, а его тут и нет, потому что он его нечаянно смахнул, и теперь он ее сам остановил, – говорит:
«Напрасно будем об этом говорить».
«Отчего же?»
«Оттого, что вы только к тому всё и клоните, чтобы доказывать, что прямое криво».
«А мне кажется, как будто вы всё только хотите доказать, что кривое прямо!»
«Это, – говорит, – все мракобесие в вас, оттого что вы не несете в семействе своих обязанностей. Отчего вы до сих пор еще девушка?»
«Оттого, что я не замужем».
«А почему?»
Она на него воззрилась:
«Как это почему? Потому что у меня нет мужа».
«Но вы, быть может, и брак отвергаете?»