Полунощники
Шрифт:
XV
Марья Мартыновна встала, куда-то прошлась и опять села на место.
В это время Аичка вздохнула и, по-видимому как будто ни к тому ни к сему, промолвила:
– Словесницы бесплодные!
Марья Мартыновна поняла, к чему это, и подхватила:
– Да, уж именно! Другая какая-нибудь… этакая простой души – живет, и втихомолочку чего только она ни делает, и потихоньку во всем на духу покается, и никто ничего не знает, а эти – что ступят, то стукнут, а потом вдруг лишатся всякого счастья
Но Аичка снова молчала, и Марья Мартыновна опять сама заговорила:
– Ну, пускай так, как ты говоришь, что не знают, что с ними делать, я с этим с тобою согласна; но отчего же они такие особенные, что ни слез у них нет, ни моленья и жалобы, а принимают всё, что над ними учинится, как будто это так и надобно?
– Притворяются.
– И я то же думаю! Где же, скажи на милость, только что вышла такая катастрофа, жених умер, а она в тот же день, как его схоронили, села работать и завела еще школу, чтобы даром бедных детей учить. Но только одно хорошо, что хоть ты и говоришь, что с ними не знают, что делать, но и им тоже повадки заводить чту хотят не дают: ей школу скоро прикончили. И заметь, она и тут тоже опять ничего не томилась и не жаловалась.
– Они закоренелые.
– То-то и есть! Что же с ними поделаешь, когда они такие беспечальные? Ей школу прикрыли, а она теперь всем людям чем только может услуживает, и книжки детям раздает, и сама с ними садится где попало читать.
– И этого не надо позволять.
– И было непозволение, становой и из-за книжек приезжал, чтобы всем ее книжкам повальный обыск сделать, но посмотрел книжечки и все ей оставил, да еще начал и извиняться.
«Я, – говорит, – приказание исполнил, а мне самому совестно».
– Вон тебе как!
– Да еще что! Как она ему ответила, что не обижается, и руку свою подала, так он у нее и руку поцеловал и говорит:
«Простите меня, вы праведница».
– А замуж она, стало быть, так уж и не пойдет?
– Мать ее спрашивала: не дала ли она обет, чтобы после смерти первого жениха ни за какого другого не выходить? Она отвечала, что «обета не давала». По-ихнему ведь тоже и обет давать будто не следует. Старуха добивалась, что, может быть, она в разговорах покойнику обещалась ни за кого не выходить? И этого, говорит, нет.
«Ну так, может быть, еще обрадуешь меня, выйдешь замуж?»
И на это тот же ответ:
«Не знаю, мама, но только не думаю».
«Отчего же?»
«Со мной, мама, жить очень трудно».
Сама так и созналась, что с нею жить – ад. А потом в день именин матери такой дар поднесла, что говорит:
«Мамочка! я ваша! я сегодня, в ваш день, решилась и подарила себя служить вам и бедным людям. Я замуж не пойду».
Так и остается и так и живет теперь вековушею. Вместо того, чтобы народить своих детей да их
XVI
Собеседницы умолкли, – Марья Мартыновна, вероятно, наслаждалась удовольствием, что довела до конца сказание, в котором ее главный враг, Клавдинька, была опозорена; а Аичка не отзывалась – может быть, потому, что опять куда-то перенеслась и о чем-то думала.
Это и подтвердилось.
После довольно продолжительной паузы она вздохнула и сказала:
– Как мне это все-таки, однако, удивительно!
– Что такое?
– Представьте, что я у себя точно такого же дурака знаю.
– Мужчину?
– Да, и очень интересный, а вот и в нем сидит точно такая же глупость.
– Что же, как он в своем поле уродует?
– То же самое, как и эта: ничего ему не нужно – ни вкусно есть, ни носить красивое платье, и ничто на свете.
– И любовь женская не нужна?
– Представьте – тоже не нужна!
– Этого никогда быть не может! Это при каком хочешь положении из моды не выходит!
– Нет, то-то и есть, что выходит!
– Ни за что не поверю!
– Да как же вы не верите, когда я вас уверяю!
– А я, моя дорогая, не верю. Мужчину женской фигурой всегда соблазнить можно.
– А я вам, моя дешевая, говорю, что и не соблазните.
Марья Мартыновна как будто поперхнулась, но оправилась и договорила:
– Разумеется, мое время прошло.
– Хоть бы ваше и время не прошло и хоть бы в вас иголки не было, а ничего не убедите…
– Отчего же это?
– Оттого, что у них все нечеловеческое – они красоту совсем не обожают, а ищут всё себе чего-то по мысли, и потому если из них кого полюбить, то с ними выйдет только одно неудовольствие.
– А он тебе очень нравится?
– Почему вы знаете?
– Неужли же не видно! Ты тем все и портишь, что свои чувства ему оказала.
– Ничего я не порчу, а я ему просто противна.
– Как нищему гривна?
– Нет, совсем противна.
– Как же этакая молодая, богатая – и противна? Что же это за дурак выдающийся!
– Не дурак, а вот в этом же самом роде, как ваша Клавдинька: все тоже смотрит в Евангелие и все чтоб ему жить просто да чтоб работать и о гольтепе думать, и в этом все его пустое удовольствие.
– И будто уж нельзя его всем твоим капиталом привлечь?
– Ах, да на что ему капитал, когда ему больше того, что есть, ничего не надобно! Ему вкусный кусок положите, а он отвечает: «Не надо, я уже насытился»; за здоровье попросите выпить, а он отвечает: «Зачем же пить? – я не жажду»!
– Ну, что это взаправду за уродство!
– Да, я так жить ни за что не хочу.
– Разумеется; пусть он себе берет такую и жену, к их фасону подходящую.
Но Раичка, услыхав это, вскрикнула: