Полуостров сокровищ
Шрифт:
— Князя Игоря убила Ольга! — выкрикнул Сварог, но его уже никто не слушал.
Людское море колыхалось, со всех сторон летели голоса:
— Мы хотим знать!
— Говори, заезжий маг!
— Расскажи нам всё!
— Прав-ду! Прав-ду!
Аккуратно, не поворачивая головы, я бросил косой взгляд на скамью подсудимых. Машка стояла с совершенно круглыми глазами, засунув в рот кулак. Олег повесил голову и закрыл руками лицо. А вот Ольга, спокойно сидя в своём стакане — надо понимать, служащим защитой от её магии — улыбалась.
Надо же, а улыбка ей очень идет…
— Вернемся к Душегубцу, — объявил Лумумба. —
Я вздрогнул. Вот уж не думал, что наставник захочет говорить об этом прямо сейчас…
— За последним, ключевым доказательством Ване пришлось плыть на тот берег, в так называемую Зону. В одиночку. — Лумумба помолчал, давая народу проникнуться величием момента. — Фактически, чтобы добыть улики, ему пришлось умереть. А затем воскреснуть, вернуться и передать их мне…
Наставник бросил короткий взгляд на Сварога. Было видно, что князь еле сдерживается — на скулах его играли желваки, кулаки сжимались, а серые глаза покрылись тонкой корочкой льда. И лед этот начинал потихоньку таять…
— Но хватит о нас, — поднял руку наставник, призывая к тишине. А потом отчетливо сказал: — Для дачи показаний я вызываю главного свидетеля, а также убийцу, прозванного в народе Душегубом.
По площади пронесся единый вздох. Народ завертел головами, боясь пропустить появление преступника…
— Внимание! — бвана принял эффектную позу «Мартихор». — МЕНЕ. ТЕКЕЛ. УПАРСИН!
Я незаметно сдвинул завесу и протянул руку ждущему с Той стороны…
— Всем общий привет!
По эшафоту запрыгал, как резиновый мячик, световой шар. Отскакивая от досок, столба виселицы, тонких перилец, он всё время рос в размерах, пока не достиг роста нормального человека. Тогда он остановился, улыбнулся, притопнул каблучками, простер руки к толпе и поклонился.
— Привет, привет! Здравствуйте! Не ждали? А это зря, зря… Надежда, как говорится, должна умирать последней.
— Да это же Данила! — закричали со всех сторон. — Эгей, Данила, как жизнь?
— Для кого жизнь, а для кого — посмертное существование, — отшутился мой подопечный и выкинул коленце, будто сказал что-то очень смешное.
— Ну точно Кручинин! Он же о прошлом годе еще с Железной стены сверзился…
— Ей-ей, куманек! — ответствовал дух, кривляясь. — Коли тебя по затылку стукнуть и в спину пихнуть, и ты свалишься.
— Чур меня, чур…
— И кто это тебя? Указать можешь?
— Отчего не мочь-то, куманек, могу…
Данила прошелся колесом вокруг виселицы и заплясал вприсядку. То, что музыки не было, его совсем не смущало.
— Эх, соскучился я по воле-волюшке, по земле-матушке да солнышку ясному! Застоялись ручки-ноженьки без работы, без забав молодецких! А тра-та-та, а тра-та-та, а вышла кошка за кота… — и он отбил беззвучную дробь по призрачной груди.
— Ну точно, Данька. Тот еще хохмач был…
— Данила,
На миг дух поскучнел. Вытянувшись во весь рост, он сложил руки у груди и закатил глаза, будто молился. Но в следующий миг перекувырнулся через себя и вновь отмочил коленце.
— Твоя правда, куманек! Как не знать, коли это я сам её под воду утащил… — воцарилась гробовая тишина. Дух, внимательно оглядев публику, усмехнулся. Да так широко, что в воздухе осталась одна улыбка. — Да не бойтесь, я за дело… Изменяла она мне, еще когда я жив был. С Яшкой Кнышем… Вот я и восстановил справедливость, — сказал рот, вокруг которого постепенно материализовался весь дух. — А вышла кошка за кота, за Кота-Котовича… Я и Генку Смурыкина прибил — нечего было у вдовы последние копейки воровать и детишек её по миру пускать… Вдова-то опосля покражи удавилась, а деток её, Саньку да Серёжку, в работный дом отдали… Так что Генке поделом! — с «казачка» дух перешел к танцу, похожему на «канкан» и ну прыгать по эшафоту, высоко вскидывая ноги. — И Лидке-шлюшке за убийство певца, и Глашке-воровке за то, что пацана на рельсы толкнула… Малец увидал, как она у его мамки брошку воровала, а немая за то его под поезд… Ать-два, левой-правой, идет солдат по городу-у, по незнакомой улице-е… А Афоньку Шмата помните? Полового из Свиньи и Свистульки? Так он наводчиком был! По иностранцам шабашил. Как богатенького заприметит — бегом к Мурке-клофелинщице, клиента вдвоем обдирают, как липку, а самого в прорубь, пока в себя не пришел…
— Так ты, значит, роль правосудия на себя принял?
— Верным курсом идете, товарищи! — дух вдруг принял вид скелета, над черепом его замигала лампочка. — Коли власти мышей не ловят — чего еще остается? Покой душе моей обрести удасться только тогда, когда супостат наказан будет. Пришлось подтолкнуть в нужном направлении — не век же мне на грехи ваши земные любоваться… Вот вы мне скажите… — Данила, перестав крутиться волчком, подлетел к самому краю помоста, — Заслужил я, чтобы моего убийцу нашли? Заслужил?
— Ты, Кручина, хорошим мужиком был!
— Конечно заслужил!
— Ты уж поведай, кто это такой есть, а уж мы отомстим, не сумлевайся.
— Ага. Догоним, и еще раз отомстим…
— Вот то-то и оно! — на мгновение дух развоплотился, но тут же сгустился вновь. — А кто за меня отомстил? Кто нашел супостата, кто восстановил справедливость? — он оглядел толпу. — Никто! Никто не отомстил за маленького Лёньку, которому поездом ноги отрезало. Никто и не подумал, что это Лидка сама своего хахаля зарезала — прямо в шею ножницы воткнула мерзавка, а потом и зарыла у себя же под окнами… А самое главное: палец, палец-то ему отрубила, да себе на шею и повесила! На память! Ну не дура ли девка?
— Палец — это была подсказка! — вдруг выкрикнул всеми забытый Олег. — И ноги…
— Радуйтесь, куманьки! У сыскного воеводы просветление в мозгах сделалось! — Данила совершил победный круг по эшафоту. — Держитесь его, ребята. Каких-нибудь десять-пятнадцать лет, и Сварожич дельным сыскарем сделается. Если не казнят, конечно, — дух глумливо хихикнул. — Я уж и так, и эдак намекал. Один запах чего стоил!
— Какой запах? — удивился Олег.
— Каша! Да Щи! — дух взвился юлой. — Что выходит? Ну? Кумекай… Ка-щей! — Олег молча хлопал глазами. Тогда дух повернулся к толпе: — Какое у меня погоняло в Академии было?