Полураспад
Шрифт:
Сегодня психиатр был весел, несколько раз нагнулся и погладил белую кошечку, сидевшую под столом. Похвастался, что защитил докторскую и стал отныне как бы ровней Левушкину-Александрову.
– Ну-с, теперь поговорим. Давайте прямо, первыми попавшимися словами, они самые верные...
– Он отошел к окну и кивнул.
И пациент, угрюмо глядя против света, вдруг рассказал о себе все начиная со студенческих времен, с его измены девушке Гале. Про свою сломанную жизнь... и про невероятный поворот в поведении жены...
Врач помолчал.
–
– Он подошел и сел рядом, как в кинозале, на соседний стул.
– Курить будете?
– Нет.
– Губы горят? Помню. Надо что-то предпринять, чтобы успокоить ее. В ней накапливается страх, что вы все-таки уйдете. Накапливается решимость что-то натворить, коли раз уже была попытка...
– Ну зачем, зачем я ей?
Врач, разведя руками, хмыкнул:
– Боюсь, Алексей Александрович, это ваша судьба.
Хотелось заорать, как умеет орать Кукушкин, на весь мир! Алексей Александрович кивнул, поднялся. И уже от дверей, глядя исподлобья, спросил - и страшные слова вылетели легко, как бы даже весело:
– Может, мне тогда самому? Уже не раз думал. Все надоело.
Царев сделал круглые глаза. Он явно что-то упустил в беседе с пациентом. Нахмурившись, походил взад-вперед и веско молвил:
– Не имеете права так говорить. Вы известный ученый. Вас знают и в Москве, и на Западе. О вашей "Трубе" рассказывали по НТВ. Работайте! Бывает так, что любовь уже ушла... и надо только работать.
– Я бы работал. Но не могу. Мозг - как муравейник зимой. Понимаете?
– Хорошее сравнение. Надо его согреть. Давайте, проведу сеансы гипноза. Только здесь необходимо ваше согласие, ваша уступчивость...
Алексей Александрович покачал головой. Нет, он не хотел, чтобы копались в его подсознании. Он как-нибудь сам.
– Вот все вы так, дорогие интеллигенты! Ноете, а от помощи отказываетесь. При всем современном уме - пещерные люди. Как же на Западе будете жить?
– Я туда не собираюсь.
– Все равно же уедете. И очень скоро.
– Откуда вам известно? Я русский, я тут буду жить.
– Патриот, да?
– То ли злость охватила Царева, то ли обида отвернулся к окну. С минуту молчал. Деланно рассмеялся.
– А вот уехали бы, взяли власть в Америке в свои руки... имею в виду науку. Кстати, там и так уже четверть наши... И случилась бы замечательная рокировка: их шпионы здесь, а наша группа влияния там. Вот тебе и конвергенция, и глобализм... и никаких войн.
– Он обернулся к Алексею.
– Тоже бред. И у меня бывает. Подсел к столу, выписал несколько рецептов.
– Хоть вот это купите... умоляю! Укрепляет на клеточном уровне. Но если что-то начнет происходить вот мой домашний телефон.
Когда Алексей Александрович пришел домой, Бронислава сидела в спальне в старых джинсах и тренькала на
– Кондуктор не спешит, кондуктор понимает, что с девушкою я прощаюсь навсегда...
6
Он полетел в Санкт-Петербург на совещание по экологии, получив официальное приглашение и показав его, как бы между прочим, жене и матери. Он был рад - его давно никуда не приглашали с серьезным докладом, который обещали еще и оплатить.
Но, когда перед началом совещания позвонил домой, мать прорыдала в трубку:
– Сыночек, она опять..
– Что? Что?!
– Вены себе... в ванной...
– Где она сейчас?
– В больнице. Говорят, живая...
– Мать завыла в трубку.
Бедная мама! А что испытал Митя, даже трудно представить.
– Я вылетаю, успокойся...
И Алексей Александрович вернулся в Сибирь, так и не прочитав своего доклада, которому прочили внимание и славу. Что ж, судьба не спит, ведет железной рукой именно туда, куда не хотелось бы Алексею. Господи, за что?!
За все.
– Ну зачем ты, Броня?
– спросил он, входя в палату.
Жена лежала перед ним на покатой койке, бледная, будто ей сметаной намазали лицо, дышала хрипло и часто. Шевельнула запекшимися губами:
– Я думала, бросил... Ты не бросишь меня? Нас в городе уважают... Я стану депутатом, мне обещали... Ты получишь Нобелевскую... Я верю. Вот никто из твоих друзей не верит, а я верю...
– Перестань.
– Хорошо. Поцелуй меня. Пока я жива.
Он прикоснулся губами к белой щеке и вышел.
"Она сказала насчет друзей. А остались ли они у меня? Был Митя Дураков. Был умный Роальд Разин - этот жив, где-то в Канаде... Был хитрый Славка Аруллин - тот неизвестно где, то ли в Канаде, то ли в Израиле... Впрочем, если ты уже ТАМ, какое имеет значение?
Но я еще могу понять, когда улещивают, заманивают ученого, чьи труды дают мгновенный результат. У того же Славки - полупроводники, для "оборонки" важное приобретение... И как его выпустили? Умудрился уехать через Прибалтику, как и Белендеев. Правда, тот раньше. А Роальд - теоретик, его статьи для КГБ-ФСБ - китайская грамота.
А что есть ценного у меня? Мой мегаязык - сегодня он никому не нужен, может быть, о нем вспомнят лет через сорок. "Труба очищения" нужна ВСЕМ, то есть никому...
Мои монографии? Есть пара неплохих мыслей, но все это в прошлом..."
Алексей Александрович стоял возле Института биофизики, глядя на железную каракатицу на постаменте, злополучный памятник электромагнитной волне. С ним кто-то здоровался, он отвечал. Нет друзей. Ученые помоложе это другое поколение, а постарше... Вон Кунцев - совершенно пустой человек, в прошлые годы ему бы не светило и звание членкора, а нынче, когда многие гении уехали, он тут царит...