Полураспад
Шрифт:
Когда он пришел в себя, лежал одетый на постели, но не в СИЗО. Его, видимо, отвезли, бесчувственного, в больницу. Рядом в белом халате сидел румяный врач с маленькими, как у Брониславы, глазками, поодаль переминался на каблуках лейтенант Кутяев. Дернув правым усиком, он что-то спросил у врача, тот кивнул и встал.
– Давление стабилизировалось.
– Врач наклонился над профессором, от него пахло эфиром.
– Вы меня слышите, Алексей Александрович? У вас был криз. Сейчас получше, но... вас бы, конечно, в стационар.
– Он повернулся к молодому чекисту.
– Нет возможности?
Кутяев,
– Но сейчас ему лучше, - торопливо повторил врач и вышел из палаты.
– Поспите, Алексей Александрович.
– Молодой следователь посмотрел на часы.
– Утром с вами хотел бы побеседовать ваш адвокат.
– Мне не нужен адвокат, - процедил Алексей Александрович.
– Оставьте меня в покое! Слышите?
Следователь Кутяев был, кажется, напуган. Качнув головой, он удалился.
Через сутки подследственного Левушкина-Александрова перевезли обратно в следственный изолятор, но теперь уже не в подвал, а в новый корпус. Здесь в камере имелось окно, лился живой свет, воздух был свежее и коек стояло поменьше - шесть двухэтажных. Арестанты здесь арендовали вполне солидный телевизор "Шарп" с большим экраном. И даже собралась небольшая библиотечка. Профессор машинально отметил "Уголовный кодекс" 1996 года, "Как закалялась сталь", стихи Есенина, "Последний поклон" Астафьева...
Очень даже неплохо. Но выяснилось: каждый платит за нахождение в новом корпусе тысячу рублей в месяц - комфорт стоит денег. Алексей Александрович было принялся шарить по карманам, нашел две сотенки, но "сидевшие" с ним рядом молодые люди сказали:
– Александрович, не мшись... За всё кинуто...
– И, кивнув на телевизор, поведали, что четырнадцать академиков из Новосибирского Академгородка уже выступили с открытым письмом к Президенту и к руководству ФСБ, требуя прекратить произвол местных чекистов. Ученые гарантируют, что работа, которую проводил Левушкин-Александров в Китае, не содержит в себе никакой государственной тайны.
Началось.
16
К директору Института физики академику Ю.Ю.Марьясову приехал майор ФСБ Сокол.
Юрий Юрьевич, видимо, был знаком с Андреем Ивановичем: как только секретарша сказала, что в приемной Сокол, тут же выскочил из-за стола и самолично встретил сотрудника ФСБ.
– Очень, очень рад вас видеть!
– улыбался он, пожимая руку Соколу.
– Я тоже, - буркнул майор.
– Я посоветоваться, на минуту. Вы уже осведомлены?
– Да, конечно, - понятливо закивал Марьясов.
– Ужасное событие.
– Такое пятно...
– Да... но, может быть...
– Нет, Юрий Юрьевич, дело серьезное! Мало того что доллары, дорогой компьютер, китайцы еще наградили гражданина Левушкина-Александрова орденом!
Марьясов поднял брови и, взяв со стола очки, надел их.
– Вы шутите?
– Могу показать.
– Сокол достал из потертого кейса медную медальку с иероглифами.
– Она с номером.
– Действительно? Но ведь...
– С номером, Юрий Юрьевич.
– Вообще-то у меня тоже есть...
– забормотал Марьясов, доставая из ящика стола штук шесть или семь желтых и белых медалек с выпуклыми надписями на
– На конференциях давали... Может, вам отдать? Сдать?
Сокол, подозревая скрытую издевку со стороны академика, сурово глянул:
– Юрий Юрьевич!
– Да что вы, Андрей Иванович!
– Я к тому, Юрий Юрьевич... После ваших новосибирских коллег кое-кто и здесь собирает подписи.
– Да? Не слышал.
– Так я вас информирую. И поскольку мы знаем вас, как ответственного человека, мы бы лично не советовали... Они не в курсе многих деталей... У нас два заключения из академических институтов...
Марьясов доверительным тоном спросил:
– Каких, если доверяете?
– Медное лицо его, изрезанное морщинами, которые обычно весело играли, в этот миг застыло.
– Ну, это не важно...
– Сокол запнулся.
– Вы-то нам доверяете?
– Разумеется, - уверил его Марьясов.
– Заключения совпадают с мнением следствия. Он и вас подставил - с вашего телефона отправил факс игривого содержания в Пекин. А что касается денег...
– Мы еще их не трогали!
– быстро ответил Марьясов.
– Вы имеете в виду - на счету Института? Но были наличные! Он признал. Да и мы, когда впервые задержали, зафиксировали их. Говорит, израсходовал на химреактивы. Поди проверь.
Марьясов кивнул на телефон:
– Можно у биофизиков спросить. Давайте узнаю?
– Я сам узнаю, если будет нужно! Я, собственно, уточнить насчет вашей подписи... если к вам обратятся...
Марьясов помолчал, глядя на майора в штатском, улыбнулся, затем улыбнулся еще шире, показав сбоку два старых золотых зуба. Другие были белые, керамические.
– Андрей Иванович, дорогой! Конечно же, я не подпишу!
Крепко пожав академику руку, майор Сокол вышел из кабинета.
Марьясов сел за стол, жестко утер ладонью лицо и надолго задумался. Звонил телефон - он не снял трубку. Заглянула в дверь секретарша, Юрий Юрьевич медленно покачал головой. Затем вдруг вызвал ее в кабинет, поманил пальцем и тихо приказал:
– Срочно ко мне Муравьеву и Ваню Гуртового!.. Ну, молоденький такой, в лаборатории Алексея Александровича.
– Поняла.
– Кира выплыла из кабинета грациозно, как привидение.
В это время молодые ученые из осиротевшей лаборатории сидели в кабинетике шефа и сочиняли открытое письмо, обращенное к общественности.
Писал Иван Гуртовой, бородатый Женя сидел, сверкая глазами-углями, а Живило бегал вокруг и диктовал. В проходе, возле шкафа со всякой стеклянной посудой, стояла на страже тетя Тося в темном платке, уткнув руки в бока.
– Местные деятели ФСБ, не понимающие ни аза в физике, вляпались в лужу, но у них нет хода назад, они теперь могут только пугать...
– Нормально!
– прохрипел Женя.
Из-за спины тети Тоси проревел, как слон, Илья Кукушкин:
– Уси-илить! "В лужу говна-а"!
Гуртовой сжал губы, положил ручку. Он был не согласен.
– Почему?!
– подскочил к нему Артем Живило.
– Что тебя не устраивает?
– Ну зачем лужа?
– тихо спросил Иван.
– И насчет "ни аза"... Кто знает, может, они наш универс заканчивали?