Полураспад
Шрифт:
Ах, Бронислава! Не упади проклятый утюг вчера, но забудь мама выключить плиту на кухне и сожги какую-нибудь кастрюлю - точно так же завопила бы на старуху, брызгая слюной, как базарная торговка, ибо напряжение в последние месяцы дошло до края...
– Не плачь, мама.
– Он нежно погладил мать по седой голове с белой гребенкой. Господи, совсем горбатая стала!
– Все будет хорошо.
– Думаю, что нет... Прости, сынок.
– Мать поднялась, сложила в холщовую сумку икону, книжки, тетрадки, стала перебирать на ощупь спинки стульев - искать
– Ты это куда? Мам?
– К Светлане... У нее маленькая Светка болеет. Ты же знаешь, я умею температуру сбивать... Побуду пару дней, потом прибегу.
Прибегу...
– Никуда ты не пойдешь!
– Но он уже знал, что упрямую старуху не переубедить. Да и в самом деле, как можно стерпеть такие обиды? А он тут без нее с Брониславой поговорит начистоту.
– Я провожу. Еще ветром тебя уронит.
– Меня, Лешенька, ветер не прихватит, я невысокая.
– Говорит этак серьезно, как неразумному ребенку.
В прихожей сунула ноги в боты, Алексей их застегнул, надела плащишко, повязала темный платок, взяла из угла черемуховую палку, которую ей обстругал еще весною сын, и вышла.
Алексей Александрович, торопясь и дергая плечами, облачился в узкую кожаную куртку и, прихватив зонт для матери, выскочил следом.
7
Заграничный гость нажал на одну из кнопок дверного звонка, но не на верхнюю, а на нижнюю, приделанную к стене для ребенка, - в виде ромашки. И когда дверь отворилась безо всяких "кто там", перед изумленной хозяйкой на лестничной площадке предстал некий коротышка в джинсовом костюме на коленях! И на коленях же зашаркал через порог, как карлик в огромных очках, тоненьким голоском причитая:
– В нашем цирке мине сказали, здеся ученая женщина живет... Слонова... нет, не Слонова... Львова... нет, не Львова...
– Мишка!
– грудным голосом отозвалась Анна Муравьева, всплескивая руками.
– Солнышко! Ты что ли?!
– Ну, я, - отвечал довольный произведенным эффектом Белендеев, хватая ее руку, чмокая и вскакивая.
– Вот, к первому человеку - к тебе!
– Ну уж не ври!
– как бы рассердилась Анна.
– У Ленки Золотовой был? А-а-а, старый ловелас...
– Кстати, ловелас... Вот пришло в голову... love las... last... последний человек любви? Да, я последний, кто любит всех! И вас!
– Это уже относилось к молодой женщине, сидевшей в углу, на диване. Только сейчас он ее приметил.
– Да, да, хотя я вас не знаю!
Муравьева расхохоталась.
– Каков пират, а? Не вздумай когти забрасывать... Здесь ничего с абордажем не получится.
– Почему-у?
– Белендеев сделал вид, что всерьез обиделся.
– Я так стар стал?
– Он напустил на лицо выражение крайней значительности, приблизился к незнакомке и поклонился.
– Михаил Белендеев, профессор, доктор наук, член двух международных академий, в настоящее время проживаю в Америке, но душою наш.
Незнакомка с красивым усталым лицом встала, протянула руку:
– Галина.
Она была невысокая, тоненькая,
– Я пошла?
– обратилась она к Муравьевой.
Та что-то хотела сказать, но вмешался неугомонный гость:
– Нет, нет, она никак не пошла!.. Ведь правда? Она прелестна!
Молодая женщина бесстрастно выслушала ахинею человека, который, как ей стало понятно, всю жизнь острит, кивнула Анне и ушла.
– Мишка!
– Муравьева подергала гостя ласково за ухо и кивнула на стул.
– Так ты надолго?
Белендеев сел, скромно поджал ноги, надел очки и минуту молчал.
Впрочем, Анна, ожидая очередную хохму или даже розыгрыш с его стороны, только засмеялась.
– Врать не надо! Я сейчас дите отведу в школу, а потом все от твоей Ленки Золотовой узнаю. Так что говори.
– Во-первых, я к ней вечером заходил буквально на полчаса... Тридцать минут, тысяча восемьсот секунд... Хотел потрепаться, как раньше, а она что-то шьет на машинке... Как вдова Версаче!
– Да, она у нас теперь портниха.
– Понимаю, жить надо. Поддерживать форму существования белковых тел. И я ей, собственно, ничего и не сказал... Кроме того, что ее тоже люблю, всегда вспоминал, как мы в нашей компании: мы, ты, Гришка... царство ему небесное... сиживали на полу и песни всякие пели...
Анна слушала его и не слушала. Балабол, не за тем же он сюда прикатил за десять или сколько там тысяч верст, чтобы повспоминать пусть даже благословенные времена.
Хотя он имеет право с наслаждением, театрально об этом порассуждать: когда заваливали первую диссертацию Бузукина, Мишка вел себя достойно и при тайном голосовании, несомненно, был "за".
– А что печалишься?
– продолжал болтать гость.
– Эта леди огорчила? Вечно ты красотками окружена. Идут за жизненным советом? Не перенаправишь ее на мой адрес? В компьютере это элементарно, есть специальный значок... Я в гостинице Дома ученых, номер два-один...
– Да, да, - закивала Анна, - сейчас же побегу, верну...
– Но сквозь шутку у нее уже прорывался гнев - нужно было готовить сына к школе, а Белендеев, кажется, с ночи еще не протрезвел и слишком заигрался.
– Ну честно, кто такая?
– настаивал Белендеев.
– Она талантлива?
– Очень. Галя Савраскина, была Штейн, теперь свободна... Но не трогай ее ради бога... Травмирована таким же плоским остряком, как ты...
– Анна нарочно дерзила гостю, понимая, что сейчас Мишка-Солнце перестанет наконец валять дурака и скажет, что его, собственно, привело в нынешний Академгородок.
И он заговорил, правда, еще улыбаясь и кланяясь, как японец (это у него уже неискоренимая привычка):
– Я понимаю, что ты понимаешь, что я понимаю... Но если прямо, как милиционер, - я богат и хочу помочь, чтобы наша наука не вымерла... Вы же тут, как мамонты, блин. Найдут через сто лет в мерзлоте...