Полусоженное дерево
Шрифт:
– Ничего у них не выйдет, – заявил он. – Они не получат моего сына. Хозяевам не нравится, когда мы бродим по стране пешком. Что ж, мы современные аборигены, значит, будем ездить.
Трубные звуки прибоя и ветра, шелестевшего в листьях деревьев, перекликавшиеся кроншнепы понемногу усыпили мальчика. Грампи говорил, что кроншнепы – это духи, кричащие по ночам. А отец считал все это выдумкой. В наше время духи не кричат по ночам, уверял он, поэтому в лесу нечего бояться, нужно лишь слушаться взрослых и не забираться далеко от дома, да обращать внимание на приметы, которые помогут в случае необходимости найти обратную дорогу.
Грампи боялся очень многого, а отец не боялся ничего.
Мама
Как они попали на небеса, Грампи не знал, но это, видимо, не очень его беспокоило. Все живущие на небесах когда-то были на земле людьми, птицами или животными. В это Грампи верил так же, как в библейские предания, которые мама слышала от миссионеров.
Когда однажды мальчик спросил у мамы, встречалась ли она когда-нибудь с Давидом или Голиафом, она рассмеялась:
– Не будь глупеньким. Они никогда здесь не жили. Они были белыми и жили далеко, на другом конце земли.
– А почему же ты тогда о них говоришь, – спросил мальчик, – если они не принадлежат времени сновидений?
Она встала, захлопнула книжку и ушла, даже не пожелав ему спокойной ночи. А потом он услышал, как она, разговаривая с отцом, резко и сердито выговаривала:
– Нечего пускать ребенка в резервацию. Голова у него полна чепухой, которую ему втемяшивает Грампи.
И он долго не ходил в резервацию – половину сезона засухи и весь сезон дождей. Он пошел туда только потому, что заболела мама и сестра из миссии отправила ее в больницу. Эта медицинская сестра сказала, что мама собирается принести ему сестренку или братишку. Но мама вернулась одна. А когда он однажды заговорил о них, то увидел, какой печальной стала мама и как она заплакала. И он решил больше никогда не спрашивать ее об этом.
Он считал, что истории Грампи правдивее и интереснее, чем те, которые рассказывала мама, укладывая его спать. Унее все получалось каким-то далеким, она говорила о людях и вещах, о которых он ничего раньше не слышал. А вот Грампи рассказывал то, что мальчик уже сегодня же, сейчас же мог ясно увидеть, например, о кенгуру, превратившихся в утесы как раз позади резервации, или об эму – бескрылом страусе, шагающем огромными шагами по ночному небу. Правда, сразу и не увидишь, как он движется, а вот если уснуть, а потом проснуться, то сразу станет видно, как он прошел далеко по небу. Нужно верить тому, что говорит учитель, например, о звездах, находящихся так далеко, что до них не добраться, даже если построить ракету, такую, как у русских и американцев. А ракеты эти летали в небе одну неделю, и другую, и третью, а потом возвращались туда, где их ждали. Но мальчику было трудно поверить во всё это, потому что и русские и американцы были людьми, которых он не знал, а те герои и боги, жившие на небесах, были героями и богами Грампи, птицы и животные, которые проносились по небу в темноте ночи, составляли часть прошлого Грампи, а следовательно, и его.
Мальчик попытался разглядеть, что было позади затухавшего костра в темноте ночи, где пламя отбрасывало удивительные тени, иногда так похожие на самого Грампи. Наджи скулил и лаял на эту темноту, словно что-то видел там. Потом он устроился поудобнее и затих, уверенный в том, что если в темноте что-то и было, то ему это ничем не угрожало.
Мальчик тоже заснул, и ему виделись приятные сновидения, будто это была не такая уж холодная ночь. Он чувствовал руки матери, обнимавшие его за плечи, а колени его упирались в спину отца, как давно-давно, когда он еще был совсем маленьким. Вот он возвращается обратно в их крохотный домик из рифленого железа, стоящий под огромным деревом, с которого слетают
Теперь всегда во сне он видел, как мама готовит обед, вкусные запахи несутся от плиты во дворе, скоро он сядет за стол, на котором будет много всякой еды. Иногда ему снилась пара диких голубей, которых отец ловил в силки, иногда пойманная им рыба, иногда мясо, купленное в лавке мясника по пути их бесконечных переездов с места на место. Щенок заскулил, и мальчик услышал, как в животе у него глухо заурчало. Он еще выше натянул на себя мешок и глубже зарылся в листья, крепче прижав к себе щенка, и попытался заснуть, потому что только во сне им было тепло, сытно и безопасно.
Мальчик никак не мог понять, чем так заняты отец и мама все эти четыре дня и почему они не возвращаются к нему. Раньше они ни разу не оставляли его одного. Когда отец уезжал работать на дальние скотоводческие фермы, с ним рядом всегда была мама, она пела песни, убирая жилище, стирала белье, готовила обед. Она брала его с собой в дом к белой хозяйке, даже когда ходила туда помогать кухарке на кухне.
А когда дома бывал отец, он обычно или разбирал рыболовные сети, или чистил ружье, или чинил мамины туфли, всегда при этом насвистывая, или просто отдыхал на раскладушке на веранде, читал газеты и тихонько ругался про себя, если то, что он читал, ему не нравилось. Иногда он подзывал к себе маму и просил ее кое-что объяснить, ведь это мама научила его читать, она и сына своего тоже учила сама.
Многое в газетах не нравилось отцу. Его, например, рассердила заметка о том, что где-то были согнаны со своих насиженных мест аборигены, потому что там обнаружили какие-то минералы со странно звучащими названиями и белые захотели заработать кучу денег на разработке этих месторождений. Или сообщение о том, что полицейские поймали нескольких аборигенов и посадили их в тюрьму. Все сообщения об аборигенах ему не понравились. Люди все время чинили какие-то каверзы аборигенам, и постепенно в сознании мальчика укреплялась мысль, что за порогом дома, без Грампи. отца и мамы, его ждет беда лишь потому, что он абориген.
Однажды он спросил отца, почему аборигены живут иначе, чем хозяин и белые фермеры-скотоводы. Глаза отца вспыхнули огнем и покраснели, словно угли, он стиснул зубы, будто надкусывал что-то очень твердое.
– Ты рано начинаешь задавать серьезные вопросы, сынок, и я скажу тебе правду. Белые считают, что из-за цвета нашей кожи мы не такие люди, как все. Белые во всем мире думают одинаково. В Америке, в Англии и здесь, в нашей стране, где мы жили и охотились задолго до того, как они пришли сюда.
Отец никогда не говорил «белые люди», как это обычно делал учитель, он всегда говорил «белые», и голос его звучал по-особому.
– Но что плохого в цвете нашей кожи? – не унимался ребенок. – Это хороший цвет. Когда играешь, не пачкаешься, как белые мальчики, а когда плаваешь или загораешь на солнце, не обгораешь, и кожа никогда не болит и не воспаляется.
Отец качнул головой и засмеялся.
– Да, малыш, на плечах у тебя умная голова, хорошо, что ты начинаешь думать обо всем этом. Никогда не считай, будто иметь темную кожу плохо. Во всем мире сейчас волнения из-за того, что мы, темнокожие, очень долго разрешали обманывать себя. Но этого больше не будет.