Полустанок
Шрифт:
— Новый пулемет мы сделать не успеем, а завтра бой. Надо перенести игру, вот что. А сейчас пойдем к Славке Лапину, он хоть и ненормальный, но может такое придумать, что закачаешься.
— Как ненормальный?— удивился я.— Сумасшедший, что ли?
— Да не то, чтобы совсем ненормальный, но как приехал сюда, так и уткнулся в свой огород. Книжонки почитывает да цветочки выращивает.— И Вовка сплюнул.
— Разве читают книжки и выращивают цветы только ненормальные?— попробовал я возразить.—- И ты
— Не мальчишечье это дело,— презрительно отрезал Костыль.— Георгинчики, лютики... В отряд ему надо идти, а он цветочки выращивает. Видел картину «Если завтра война»? Нет? То-то же!
По дороге мы встретили мальчишку в железнодорожном кителе. В поселке его все называли Мишкой-Который час. На его лбу блестели капельки пота. Отогнув рукав кителя, Мишка-Который час посмотрел на часы и задумчиво сообщил:
— Пятнадцать часов сорок минут. Вчера в это время я ходил на охоту, большущего волка подстрелил!
— Ну уж,— недоверчиво сплюнул Вовка-Костыль.— У тебя и ружья-то нет.
— Я петарды на траве ставил,— не моргнув глазом, отозвался Мишка-Который час.— Ка-ак бухнут — и волк в клочья. Только шерсть полетела.
— Ботало,— беззлобно пробурчал Вовка.— Все Артамоновы такие. Приходи лучше завтра в войну играть, то ли дело.
— Не, я теперь на линии дежурю. Мне нарком серебряный рожок из Москвы выслал, а потом еще серебряный ключ пришлет,— мечтательно сказал Артамонов.
— А то, Мишка, может, пришел бы завтра?— с надеждой в голосе крикнул вслед Вовка,— принес бы штуки четыре петарды, а?
Но, не дождавшись ответа, вздохнул:
— И совсем не идет ему форма, плеч л как у цыпленка. То ли дело у меня плечи — во! — и выпятил грудь, прикрытую полосатой тельняшкой.
Славкин дом стоял на горе, возле самого леса. Был он низенький, подслеповатый, с прохудившейся крышей.
— Он с матерью из Киева на каникулы нарисовался,— шепнул у калитки Вовка-Костыль.— Отец его командир, в армии служит. Вот-вот тоже в отпуск приедет. Только о том, что Славка ненормальный, ты — ни гу-гу. Это я просто так брякнул.
В это время из калитки вышла невысокая румяная женщина в белом платье с красивыми бусами на шее. В ее ушах переливались сережки, а на пальце поблескивало золотое кольцо. Она широко улыбнулась и спросила:
— К Славе?
Вовка одернул тельняшку и неуклюже переступил грязными босыми ногами.
— Ну заходите, чего вы такие несмелые.
Вовка торопливо пошарил по калитке и, не обнаружив знакомого кольца, чертыхнулся. И только тут заметил какой-то странный рычажок и табличку «Поверни направо».
Костыль повернул рычажок, за калиткой что-то щелкнуло, и она распахнулась сама собой. При этом на крыльце послышался какой-то звон.
— Изобретатель,—
Во дворе на завалинке сидели дед Лапин и наш сосед Кузнецов. Лапин был в красной, в горошек, рубашке и старых, подшитых валенках. Кузнецов сидел босиком. Они оба неистово дымили самокрутками. Когда мы вошли, старики как по команде повернули головы и уставились на нас. По двору сонно бродили куры, в конуре мирно спала собака, лениво отгоняя хвостом надоевших мух.
— Шлава, Шлава,— прошепелявил дед Лапин,— к тебе, хрусталик, пришли!
— Штоба им не ходить: без твоего Славы никто теперь обойтись не могет,— задумчиво подхватил дед Кузнецов.— К моей унучке тоже, бывало, ходили.
Дед Лапин невозмутимо показал прокуренным пальцем на воротца:
— Он там, за штайкой.
Мы прошли мимо воткнутого в землю шеста с расходящимися от его основания лучами.
— Солнечные часы,— шепотом пояснил Вовка и осторожно толкнул воротца.
Славка сидел на корточках к нам спиной и ковырялся в земле.
Услышав скрип, он обернулся, смущенно захлопал белесыми ресницами и что-то торопливо сунул под лист фанеры. От него сильно пахло омулем. Зто был тот самый мальчишка, которого я окрестил очкариком.
Очкарик вопросительно посмотрел на нас и проворно спрятал за спину руки.
— Все выращиваешь, да?— неуклюже переступил с ноги на ногу Вовка-Костыль.— Это у тебя что — гладиолусы, да?
— Нет, это флоксы,— не очень приветливо ответил Славка.— А это золотой шар, его еще называют рудбекией.
— А это примулы? — неуверенно показал я на соседнюю грядку. В деревне мать всегда сажала цветы и заботливо ухаживала за ними.
— Да, это действительно примулы. Они уже отцвели, но осенью зацветут снова.
Цветы в огороде занимали четыре грядки, некоторые кусты были закрыты фанерными ящиками.
— А это для чего?— потрогал я странный ящик.— Ведь до заморозков еще далеко.
— Да так, чтобы крупнее выросли,— неопределенно процедил Славка. Он, видимо, все еще боялся подвоха, но было видно, что его недоверие медленно тает.
— Ну, уж так и крупнее. Для крупности их надо поливать компостом.
— Удобрять фосфором. Кстати, ты не знаешь, почему в тропиках цветы большие и пышные?
Я этого не знал и удивленно пожал плечами. Костыль скучающе сплюнул и с безразличным видом сел на листы фанеры.
— А потому,— покосившись на него, объяснил Славка,— что там день равен ночи. Днем растение отдает кислород, а ночью поглощает углекислый газ. В тропиках оно сколько поглощает, столько и отдает. А здесь ночь короткая, с гулькин нос. Углекислого газа растение потребляет мало, а кислорода отдаст много. Вот и тощает поэтому.