Полужизни
Шрифт:
Чарли садиться не хотелось. Из колеи выбивало напряжение Рут и мысль о том, что рано или поздно придется снова спросить ее о газетной статье. Немного настойчивости – и Рут скажет правду, но этого-то Чарли и боялась. С каждой минутой она все меньше верила, что статью та носила с собой без особой причины.
– Расскажите, из-за чего вы потеряли работу в Галерее Спиллинга.
– Разве Мэри вам не объяснила?
– Только в общих словах. Заявила, что это она виновата.
– Нет, виновата я, – сокрушенно покачала головой Рут. – Если бы только... – Она осеклась. – Вам когда-нибудь хотелось полностью
Любому другому человеку Чарли тут же сказала бы «да», но Рут и так слишком много о ней знала.
– Расскажите об увольнении! – сухо потребовала она. – Если нужна моя помощь, выкладывайте все, о чем умолчали в пятницу.
Рут потупилась. «Отмолчится», – решила Чарли, но, к счастью, ошиблась.
– Однажды Мэри пришла в галерею Сола Хансарда. Тогда я еще не знала ее имени и узнала не в тот день, а намного позже.
– Ясно, – кивнула Чарли и подумала: «Ладно, хоть с места сдвинулись».
– Она принесла картину, одну из своих работ, и хотела, чтобы Сол сделал раму. На тыльной стороне печатными буквами было написано «Аббертон». А на самой картине... человек без лица, точнее, лишь контур, я даже пол определить не сумела. Представьте: голова, руки...
– Представляю, Рут, с человеческой анатомией я знакома, – перебила Чарли, а про себя добавила: «Пенис с картины явно не торчал».
– Я спросила, кто такой Аббертон, но Мэри не ответила. Она... она разозлилась! Я решила купить картину, но Мэри не хотела продавать. Тогда я... – Рут поставила кружку на стол, закрыла рот руками и лишь через несколько секунд пробормотала: – Извините! Я поинтересовалась, нельзя ли купить другую ее картину, но опять получила отказ.
– Когда это произошло?
– В июне прошлого года. Мэри схватила меня за волосы и швырнула к стене. Я выбежала из галереи и больше туда не возвращалась. С тех пор я сменила несколько мест работы...
– Подождите. Вы же встречались с Мэри после того случая? Вы дома у нее были. Спрашивали еще раз, кто такой Аббертон?
Интересно, как связан Аббертон с восемью другими фамилиями, которые Рут слышала от Эйдена? Это девять знакомых Эйдена и Мэри?
– Нет.
Рут била мелкая дрожь.
– А почему? Вы же явно наладили отношения. По словам Мэри, она уговаривала вас позировать...
– Меня это не касается! Если называешь картину в честь человека, но изображаешь его лишь контуром, о чем это говорит? – Чарли показалось, что этот вопрос Рут задавала себе не единожды. – О том, что этого человека вспоминать не хочется.
– Сегодня утром я видела картины в ее доме, но ни одной с контурами не заметила, – парировала Чарли. – Все портреты нормальные, то есть с лицами.
– Вы о тех, что на стене висят? На них семья изображена, да?
– Это семья Мэри?
– Нет, наверно, это люди, которые прежде жили в том доме.
Интересно, зачем Мэри снова и снова писала их портреты? И что там она говорила о нежелании писать портреты знакомых? «В эмоциональном плане это чревато страшной нервотрепкой».
– Те портреты прекрасны, как вы считаете? – спросила Рут. – Видели мальчика, который пишет ручкой на стене?
– Нет. Где висит эта картина?
Рут нахмурилась, словно отчаянно взывала к собственной памяти.
–
На первом этаже Чарли видела лишь кухню и коридор, потом Мэри повела ее на второй. Значит, портретов той семьи не пять, а больше.
– А что тот мальчик пишет на стене?
– «Джой дивижн». Не представляю, что это может значить.
– «Любовь разрывает на части», – машинально проговорила Чарли.
– Что? – испуганно встрепенулась Рут. – К чему вы это сказали?
– Это название самой известной песни «Джой дивижн». Петь ее не буду, не просите!
Рут не ответила. В тот момент она больше всего напоминала загнанного зверька.
– «Джой дивижн» – рок-группа, один из ведущих коллективов пост-панка. Неужели вы о них не знаете?
– Подростком я не слушала поп-музыку. Подружки смотрели MTV, но в нашем доме этот канал был практически под запретом.
– Что значит практически?
– Прямо родители ничего не запрещали. Они считали разумными более деликатные методы воспитания. Порой я прикидывалась, дескать, мне самой не нравится то, что они не одобряют. А вас в строгости растили? – спросила вдруг Рут.
– В подростковом возрасте мне казалось, что да. Все мои увлечения были под запретом: никаких сигарет, попоек, секса с малознакомыми мальчиками. – Чарли вовсе не хотелось распространяться о своих юношеских утехах, но в глазах Рут вспыхнул интерес. – Мы постоянно ссорились. Моя младшая сестра была хорошей девочкой – не пила, не курила, не гуляла с мальчиками. Родительские правила выполняла беспрекословно, словно ничего абсурдного в них не видела, постоянно меня подставляла. Зато она, вопреки прогнозам медиков, победила рак яичников, а я даже курить бросить не могу.
Рут понимающе кивнула. «Закрой свой поганый рот!» – велела себе Чарли и решила срочно сгладить впечатление.
– Неприятно признавать, что родители были правы, – вздохнула она. – Если бы не их вмешательство, я бы хлебала дешевый сидр и каждую ночь устраивала в своей спальне оргии.
– У нас скандалов не было, – проговорила Рут. – По всем вопросам существовало одно-единственное мнение. Не помню, чтобы родители о чем-то спорили.
– Ну... – Чарли замялась, не зная, что сказать. С чего это они с Рут пустились в откровения, вроде бы не подружки! Что ожидает эта мямля в обмен на истории о несчастном детстве? Нет, рассуждать надо иначе: на что решится Рут, если она, Чарли, сыграет роль жилетки и носового платка? Хотелось задать еще много вопросов, и положительный настрой Рут был бы очень кстати. – Во всех программах для родителей советуют именно это: мать с отцом должны выступать единым фронтом, а не спорить.
– Нет, я с этим не согласна! – горячо возразила Рут. – Ребенок никогда не научится отстаивать свою правоту, если не увидит, как спорят родители. Я выросла с убеждением, что стоит сказать «Ты не прав», как настанет конец света. Мои родители вечно читали Библию и жития христианских мучеников, и я притворялась, что мне тоже интересно, хотя по-настоящему интересные книги прятала в укромных местах. Помню, умирала от зависти, когда подружки кричали родителям: «Я вас ненавижу!» – а те осаживали: «В нашем доме будешь жить по нашим правилам!» По крайней мере, они не лгали ни себе, ни родителям.