Полведра студёной крови
Шрифт:
Уже начало смеркаться, когда мы вышли к небольшой деревушке возле самого берега. Всё то же, что и раньше, – смерть и запустение. Но… с одним отличием.
– Проверь, – кивнул я в сторону избы, возле которой сушилась на стропилах сеть с лохмотьями свежего ила.
Красавчик подошёл ближе и, втянув носом воздух, глухо зарычал.
Я расстегнул кобуру и пошёл к крыльцу.
За дверью послышался кашель и звук льющейся воды.
– Хозяин, – постучал я в дверь, встав к стене. – Эй, есть там кто?
Все звуки тут же стихли.
– Мне бы на постой. Я заплачу.
– Нет, – произнёс басовитый с хрипотцой голос.
«Нет»? И как спорить с подобными аргументами?
– Ладно. Будем честны друг с другом. Я ищу одного человека. Он ранен и наверняка попросил бы тебя о помощи, если б добрёл сюда. Так что, встречался тебе мой знакомый?
– Не встречался! – отрезали из-за двери. – Здесь только я.
– Что ж… Тогда пойду своей дорогой. После того, как внимательно осмотрю дом.
– Зачем это? – поинтересовался голос, дрогнув.
– На всякий случай. Вдруг ты что-то подзабыл.
– Ничего я не подзабывал! Проваливай! У меня ружьё!
Ого! Да наш малый не промах. Целое ружьё!
– Не дури. Просто дай мне осмотреть твою берлогу, и распрощаемся.
Я помотал кулаком, давая Красавчику знак постучать в дверь, а сам отошёл за угол, к окну, и, сунув кинжал между брёвнами, приподнялся, так что через мутное стекло мне стал виден глядящий на дверь негостеприимный хозяин с двустволкой в подрагивающих руках.
– Пошёл к чёрту! Пока башку не отстрелил!
Красавчик тихонько поднялся на крыльцо и дважды стукнул, прежде чем в досках над его головой образовалась продолговатая дыра.
«АПБ» сухо затрещал, послав три пули в правую кисть агрессивного отшельника и в ствольную коробку.
Пришедшее в негодность ружьё с грохотом упало на пол. Незадачливый отстреливатель бошек взвизгнул и согнулся, прижимая к груди изувеченную руку.
– Дьявол! – вытащил я из щеки осколок разлетевшегося вдребезги стекла. – Видишь, что ты натворил? Живо снимай засов! Иначе спалю к ебене матери!
Хозяин, скрючившись и поскуливая, поковылял отпирать дверь.
– К стене, – указал я стволом, войдя. – Красавчик, следи за ним. Дёрнется – оторви левую руку.
Хозяин – высоченный сухой мужик с нечёсаными сальными патлами и чёрной бородой едва не до пояса – забился в угол и вперился полубезумными воспалёнными глазами в неведомую ему тварь.
– Будь объективен, – добавил я, видя, как верхняя губа Красавчика поползла к мочке носа в предвкушении скорого пиршества, и перевёл взгляд на бородатого отшельника. – Где? – В грязной, заваленной хламом избе трудно было ступить, чтобы не опрокинуть заросшую прогорклым жиром миску или не разворошить кучу вонючего тряпья. – Оглох? Я должен сам найти, да? Это такая весёлая игра? Красавчик, откуси ему…
– Не надо! – вскрикнул бородач, оставаясь при этом совершенно неподвижен. – Он в подполе.
– О!
– Люк там, – опасливо мотнул головой бородач, видя мои бесплодные попытки отыскать крышку под слоем мусора.
– Открывай. Ну!
Он, не сводя глаз со своего безмолвного стража, отполз на жопе в сторону и, только оказавшись на некотором отдалении от Красавчика, решился медленно-медленно встать, после чего поднял крышку. Из дыры в полу дыхнуло затхлой сыростью.
– Эй! Ткач! – позвал я, стоя поодаль. – Живой? – Тишина. – Он живой у тебя? – проконсультировался я с хозяином постоялого подпола.
Тот опустил глаза и помотал головой.
– Что?! Ткач! – снова крикнул я в темноту.
– Он уже мёртвый был, когда его к берегу прибило, – виновато промямлил бородач и поднял здоровую руку, будто защищаясь.
– Веди. Давай, пошёл вниз!
Мой мрачный проводник взял с притолоки лучину и, запалив, стал спускаться по скрипучей лестнице. Свет крохотного огонька заплясал на блестящих влагой стенах, отразился от множества стоящих рядами склянок и остановился возле высокой бочки, мерцая на поржавевших ободах.
– Тут он, – зловеще прогудел в каменном мешке голос бородача.
– Покажи.
– Да смотреть-то особо не на что… Ладно-ладно, как хочешь.
Он снял крышку и, пошарив, вынул из бочки голову.
От лица, покрытого солью, мало что осталось – глаз нет, на месте носа дыра, губы висят лоскутами. Волосы? Вроде похожи, но не уверен.
– Льдом, должно быть, перетёрло, – любезно пояснил бородач.
– Вещи при нём какие были?
– Да какие ж при утопленнике вещи? Лохмотья только.
– Где они?
– Там, – кивнул он вверх. – На растопку оставил.
– Показывай.
Бородатый долго копался в своём приданом и наконец извлёк на свет божий выцветшее, когда-то чёрное, судя по всему, тряпьё.
– Во, – продемонстрировал он находку, мрачный, как блядь в исповедальне.
– Что? Это же… – перетряхнул я лохмотья. – Ряса?
– Я ж говорю, он уже мёртвый прибился, – клятвенно приложил бородач к сердцу здоровую руку. – Чтоб я святого человека… Да ни в жизнь! Грех такой. – Но, видя плохо скрываемую радость на моём лице, воспрял духом и даже изобразил под спутанными волосами подобие улыбки. – Так вы это… не приятели с ним, что ли? Не? Уф. А я уж было подумал…
– Напугал ты меня, леший, – бросил я лохмотья обратно в кучу. – Не друг он мне, нет. Похоже, Андрюшу кузнечихинского тебе река принесла.
– Кого? – вытаращил глазищи бородач, поймав на лету рясу и наматывая её на свою покалеченную клешню.
– Наплюй. Дальше по берегу ещё кто-нибудь живёт?
– Это… Только Пётр-охотник с братьями, километрах в десяти, перед излучиной. Не пропустишь. У них там видный двор, – добавил он, заговорщически прищурившись.
– Могли они друга моего приютить?