Полвека с небом
Шрифт:
— Английский летчик первым атаковал, товарищ генерал-полковник, — попробовал было я оправдаться. — Пристал, как репей, никак не отвяжешься…
— Все равно мальчишество! Не подобает тебе ни по званию, ни по должности. Мне докладывали, какую ты там карусель закрутил; с обоих аэродромов люди это кино смотрели. А ты ровно дитя малое: он первый… Неужели не понимаешь, что подобное поведение можно расценить как хулиганство в воздухе?
Возразить было нечего. Какие тут оправдания! Не перед командующим — перед самим собой. Сам людей уму-разуму учил, а вот,поди, ж ты… Сорвался, как зеленый новичок. Ну ладно бы рядовой летчик.
Однако выводы сделал не я один.
Когда история о злополучном воздушном бое дошла до маршала Жукова, меня отстранили от командования корпусом. Такого оборота дела я, честно говоря, не ожидал. Не слишком ли? Как-никак столько лет в армии, всю войну провоевал, а тут один нелепый случай — и все насмарку… Удар оказался настолько неожиданным, настолько сокрушительным, что на первых порах совершенно выбил меня из колеи. И все же винить, кроме себя, было некого. Это-то я понимал хорошо. И осознание горькой этой истины, как ни странно, постепенно стало для меня опорой: виноват, — значит, расплачивайся. А меру твоей вины определять не тебе, а другим.
Не стану пересказывать всего, о чем я тогда передумал и что пережил. Скажу только, что без армии своей жизни я не представлял и с возможностью оказаться вне ее не мог примириться даже мысленно.
Прошла неделя. Никаких новостей о моей дальнейшей судьбе не поступало. И я было совсем приуныл, как вдруг ко мне на квартиру явился мой начальник штаба и с места в карьер объявил, что меня срочно вызывают к маршалу Жукову. Зачем — никто, разумеется, в том числе и начальник штаба, не знал. Догадки строить было некогда, время близилось к вечеру, я быстро оделся, сел за руль служебного «виллиса» и поехал в Карлсхорст.
В приемной Жукова никого, кроме меня, не оказалось. И порученец маршала — полковник, который меня хорошо знал, — сразу же пошел доложить о моем прибытии. Вернувшись, он довольно прохладным тоном, во всяком случае не таким, как обычно, сказал, что маршал занят и приказал подождать.
Ждать пришлось долго, и, когда меня наконец пригласили, я уже успел перебрать в мыслях все самое худшее; что только могло случиться. Жуков, занятый какими-то бумагами, приподнял на секунду от письменного стола голову, окинул меня с ног до головы быстрым внимательным взглядом и коротко сказал:
— Ждите. Москва будет звонить.
Настроение у меня совсем упало. Что же такого я мог натворить, если о моем проступке сочли необходимым доложить самому Сталину? Или я чего-то не понимаю? Вопросы эти буквально сверлили мне мозг, как я ни пытался от них отделаться, чтобы хоть немного успокоиться и взять себя в руки.
Наконец раздался звонок, и Жуков взял трубку.
Телефонный разговор длился минут десять. Жуков внимательно слушал, что говорят на другом конце провода, изредка вставлял несколько слов, видимо отвечая на какие-то вопросы, и снова слушал.
Затем вдруг до меня отчетливо донеслись
Жуков на мгновение прикрыл трубку ладонью и сказал, обращаясь уже ко мне:
— Будете говорить с товарищем Сталиным.
Мне ничего не оставалось, как взять трубку. Пересиливая себя, постарался не выдать чрезмерного волнения голосом:
— Здравия желаю, товарищ Сталин. У аппарата генерал-лейтенант Савицкий.
— Здравствуйте, товарищ Савицкий, — услышал я в ответ чуть глуховатый, с характерным акцентом голос Сталина. — Расскажите, что за сражение с нашими союзниками вы устроили?
Я начал объяснять, как все это вышло. Как английский летчик атаковал мой «як», как я принял вызов и чем в конце концов все это кончилось.
Пока я говорил, из трубки не доносилось ни единого звука — ни обычных потрескиваний, ни дыхания собеседника. Мне даже показалось, что прервалась связь и меня никто не слышит. Но это было не так. Едва я закончил, в трубке послышался все такой же ровный, негромкий голос Сталина.
— Получается, вы его победили в этом, как говорите, навязанном вам учебном бою?
На душе у меня сразу стало легче: в вопросе явно слышалась сочувственная интонация.
Отвечая на него, я доложил как можно короче, что Як-3 во всех отношениях.превосходит английский хаукер «Тайфун» и что одержать над ним верх в связи с этим не составляло никакого труда.
— Значит, наша машина лучше английской?
— Лучше! — твердо ответил я.
Через несколько минут я уехал от маршала Жукова. Вернувшись в корпус, тут же соединился с командующим воздушной армией и доложил ему о происшедшем. О моем вызове к Жукову Руденко еще не знал.
Не скрывая удовлетворения тем, как закончилась вся эта история, он переспросил:
— Говоришь, товарищ Сталин интересовался, чья техника лучше?
— Так точно! — подтвердил я. — Интересовался.
— Ну, в этих вопросах он не хуже нас с тобой разбирается. Просто, видимо, захотел получить информацию из первых рук. В общем, рад за тебя. Хорошо, что так закончилось,
Я поблагодарил Руденко за добрые слова.
Прошло время. Меня назначили с повышением — начальником Управления боевой подготовки истребительной авиации ВВС.
На сердце впервые за последние дни стало легко и одновременно грустно. Как тут ни суди, как ни ряди, а целый этап жизни, большой и сложный этап, оставался позади, отодвигаясь в прошлое. Пришла пора расставаться с корпусом, с людьми, с которыми прошел добрую половину войны и с которыми успел за эти годы сродниться.
Парад в Тушино
Москва поглотила меня, как океан каплю.
Девять ее вокзалов работали круглосуточно, насыщая город неиссякаемым ни днем ни ночью потоком приезжих. Город за время войны изрядно обеднел жителями, зато теперь ворота его были открыты настежь. Ехали со всех концов страны. Демобилизованные, эвакуированные, командированные… Одни возвращались в родные дома, другим предстояло обживаться заново, начинать все на новом месте. И огромный многомиллионный город никому не отказывал в гостеприимстве, втягивая с порога приезжих людей в свою кипучую круговерть, в бурный водоворот непривычно быстрого и вместе с тем по— деловому четкого ритма столичных будней.