Поляна, 2013 № 03 (5), август
Шрифт:
Дальняя двуглавая гора, днем незаметная из-за вечных туманов, тоже скинула одеялко и выгнула к небу упругие вершины, покрытые розовым шелком. На море тихо-тихо. Штиль. Лохматый жгут прибоя спит в глубине. Перышко, оброненное чайкой, — на воде, как на зеркале. Разве бывает ураган? Разве бывает несчастье? Рразве ббывает ббешеный пррибой, рразбивающий скалы, дрробящий камни и перретирающий щщебень в пессок? Нет, не бывает!
«Есть дни, полные свирепого ветра, непроглядного тумана, жестокой обиды и горьких слез. Но все они затмятся одним днем. Вот таким, как сейчас. Волшебным Днем Красоты. Из которого ты будешь черпать силы всю жизнь».
Насмотревшись-налюбовавшись, Гарт выискал среди плавника крепкую жердь, снял штаны и стал расталкивать в стороны льдины в месте своей
Шапочку Сашка постирал в мягкой воде ручья, повесил сушиться на перекладину треноги и поставил на огонь шулюм: пора завтракать. Доел остатки вчерашнего ужина, и остался на донышке кастрюли самый цимес: жирок и гуща. Достать его своей неловкой деревянной ложкой он не мог, а пить через край не захотел. Хорошо бы сейчас иметь кусочек хлеба! Корочкой жирок собрать, мякишем вымакать, горячим чаем запить. Эх, как не ценим мы иногда простых радостей жизни!
Позавтракав, отправился за оставшимися двумя бочками. Следует так же вырубить из них донышки и сделать себе ведро и миску.
Возле туши моржа было столпотворение. Там хлопотали бургомистры, чайки-моевки, маленькие бесстрашные крачки, поморники, черные вороны и песцы. Вот счастье привалило тундровому народу! Не надо трудиться, жесткую шкуру разгрызать-расклевывать. Но ведь какие бессовестные: никто и спасибо не сказал!
Одно рыжее пятно оказалось бочкой, а второе… вторым была мина! Ржавый железный шар около метра в поперечнике, с отверстием в центре. Гарту уже попадались такие болячки во время странствий по островам архипелага, поэтому он и подходить не стал: никто не знает, что на уме у этой ржавой железяки, снаряженной для убийства.
Бочку он катил, пока не надоело, затем понес на плечах. У домашнего камня с грохотом сбросил ее на землю и тут из кастрюли выскочил и ударился в бега перепуганный вчерашний песец-щенок в куцем своем летнем наряде. Вот прохиндей! Хозяин жирок не вымакал, так он вылизал! Охотник хлопнул в ладоши и напугал песца: ворюга скрылся. А Гарт понес кастрюлю на берег, тщательно ее вымыл и с песочком выдраил.
14. День рожденья
Чтобы выделать шкурки бургомистров, Сашка положил все четыре печенки в деревянную тарелку, взял одну утиную шкурку, тоже снятую чулком и завязал у нее горлышко. Получился небольшой мешочек. Откусывая кусок за куском от птичьей печени, он стал ее тщательно пережевывать и выплевывать жеванину в мешочек. Так он жевал и плевал, пока не сжевал все четыре печени. Эта кашица под действием ферментов слюны начинает бродить. Тогда следует намазать ею подлежащие выделке шкурки и оставить в теплом месте до почти полного высыхания, а потом размять. Такой способ хорош, когда никакой кислоты нет под руками.
Чтобы не так скучно было жевать, Гарт уселся на берегу любоваться пейзажем. Жует, обозревает. И заметил, между прочим, что нерпы много проплывает у берегов. Жаль, нерпа, убитая летом, сразу тонет. Если глубоко — не достать со дна. Срочно нужно плавсредство. Глубину проверить, лодку и карабин достать, а может, и
Закончив жвачное дело, он натянул шкурки на дощечки, мездрой кверху, намазал мездру бурой нажеванной кашицей и поставил болванки сушиться недалеко от костра. Время от времени подходил разминать и вытягивать кожу. Главное — не давать ей пересушиться, а то потрескается, начнет рваться и вся работа насмарку. Затем он сделал пятую царапину на камне и отчаянные свои деньки-денечки посчитал. Шестого августа выехал на остров Ботфорт, рассчитывая пробыть на нем два-три дня. Значит, сегодня десятое. Десятого августа — день рожденья дочери!
«Здравствуй, доченька! Тебе сегодня семь лет. Поздравляю! Из маленького беспомощного существа к двум годам выросла симпатичная, кареглазая девчоночка со своим характером и своими склонностями. Только научившись говорить первые слова, ты уже любила напоминать о себе: брала меня за руку и вскидывала кверху милое пухлое личико:
— Это ля!
В три года научилась вертеться перед зеркалом. Вытащишь из шифоньера мамины наряды, „оденешься“ и спрашиваешь:
— Папа, ля кафиваля?
— Красивая, красивая. Ты самая красивая девочка в мире!
Скоро научилась ты и песенки петь. Перевирала и переделывала на свой детский язык слова, но не мелодию.
— Мы ат души, Минхаузин, тиба погладарим!
Или:
— Ля игалю на галмоське у похозих на еду.
— Доченька! Надо говорить: „у прохожих на виду!“
Но доченька упрямо повторяет:
„…у похозих на еду. К созаленью,
День ложденью
Только лаз в году!“
— Эх, доченька, попадись мне сейчас хоть кто-нибудь похожий на еду, — как бы я ему камнем засветил!
Дай Боже тебе, доченька, здоровья, разума и хороших учителей!»
День рожденья выдался замечательный. К обеду вдруг комары загудели: это значит, плюс восемь или больше. Сашка надергал из мостика гвоздей и скоб, перетащил поближе к воде найденные ранее бревна и сколотил плот. Верх этого плавсредства он расшил досками, а каждое бревно притянул к соседнему скобой. Получился плотик шириной чуть больше метра — маловато для устойчивости, но нетерпение его было слишком велико. Хотелось скорее осмотреть дно и найти лодку. Когда-то еще будет такая «зеркальная» погода? Не придумав, как прикрепить весла к плоту, он сделал себе из доски двухлопастное весло. И уже хватило ума (или горький опыт стал сказываться?) привязать это весло к плоту. Как Сашка и предполагал, шельф вокруг острова полого уходил вниз, и лишь метрах в тридцати от берега начиналась черная непроглядная глубина. Ни карабина, ни сапог он не заметил, но лодочку свою деревянную нашел сразу. Она лежала оверкиль на глубине около трех метров. Нос ее покоился на каменной плите, корма зарылась в ил. Сашка лег на плотик лицом вниз и стал утопленницу рассматривать: не помяло ли ее льдом, не лежат ли рядом рюкзак, лопата и топор? Солнышко четко высвечивало все досочки обшивки, все потеки смолы, все гвоздики на заплатках. Лодка выглядела целой. «Достану — в тот же день буду дома!» Отлив стал тихонько относить плотик в море, но Сашка продолжал лежать и смотреть как завороженный. И увидел с левого, мористого борта лодки, петлю лямки рюкзака. Уррря! Вскочил с намерением исполнить танец Зоркого Глаза, но тут увидел, что весло плывет уже метрах в двух от плота — не достать. Нет — достать! Оно же привязано! Достал, похвалил себя и погреб к берегу. Дальнейшее было делом техники: Гарт развел у самой воды костер и поставил рядом с ним свою деревянную миску с пресной водой, чтобы после «водолазных работ» промыть глаза. Если открывать глаза в ледяной морской воде, то в них потом неприятная резь появляется.
Манильский канат Гарт распустил, а концы связал. Получилось метров тридцать тонкой крепкой веревки, которой он притянул плот к скале у воды. Обвязал куском веревки тяжелый камень — получился якорь. Себя Сашка привязал к плоту. Заткнул уши мохом, подгреб к лодке и опустил якорь. Рюкзак, чуть подкопав ил, он достал без проблем. Вытолкнул его на плот и вылез сам. Стал по плотику бегать, по плечам себя хлопать. И опять какой-то вредный дядька заговорил внутри:
«Кончай плясать. Беги греться!»