Поляна нелепых желаний
Шрифт:
Чуть поодаль прокашливался Лёнька. Обернувшись, я увидел, как из рыхлого ай-тишника он преобразуется в перекаченного, очень мышечного бодибилдера. Мускулистой серой лапой он по-прежнему прижимал к себе корзину, в которой уже вместо грибов копошились мыши. Одна из хвостатых уже свисала с перекушенным хребтом из довольной зубастой кошачьей пасти бывшего системного администратора Леонида. Глаза его ещё удивлённо таращились, а могучей лапой он автоматически по привычке заедал проблему, поедая мышек одну за другой. Вероятно, когда-то он хотел есть и не толстеть, а поигрывать мышцами. Я вспомнил и о его «котовьих мечтах»: как-то в очередную
Нелепые мечты сбывались! Кинокефалов кивал умной пёсьей башкой, поглядывая на наши превращения.
– Ничего, ничего, – он посчитал своим долгом утешить нас, – как только вы приведёте сюда новеньких, сможете на какое-то время вернуть человеческий облик.
Новых? Сюда? Ни за что! Я Макс, ничем не примечательный менеджер среднего звена, напишу огромное письмо-предостережение, прикреплю его к тому странному забору, чтобы любой неосторожный прохожий поскорее уносил отсюда ноги!..
В зрачках миндалевидных глаз Кинокефалова при ярких оранжевых бликах костра я увидел сиреневые тени, почувствовал, как четыре ушка вырастают из моей головы, на том месте, где был мой среднестатистический лоб, вырастает могучий розовый рог, а затылок оттягивает всё удлиняющаяся бесконечная коса, как у принцессы Рапунцель… Скорее! Мне надо всё успеть записать, пока сиреневые лапы ещё слушаются меня. Я – добрый Лунтик! Что там я ещё представлял? Скоро у меня появятся жабры, как у Ихтиандра, и мне придётся искать водоём…
Люди! Не ходите сюда! Не представляйте себе всякий нелепый бред! Зафиксируйте одну единственную мысль, если случайно пойдёте туда-сюда через поле нелепых желаний: «Человеческая оболочка – это лучшее, что есть на свете!» Со мной согласен гриб-граммофон Серёга, прожорливый качок-котяра Лёнька и десятки несчастных, что сидят сейчас у костра в сумеречном лесу на ***километре.
Макулатура
– В общем, с желаниями надо осторожнее быть, – завершил Саня историю Макса и его друзей.
Помолчали. За окном вечерело. Небо обложили дождевые тучи. Ветер налетал порывами, завывал, играл поломанными ставнями, хозяйничал на чердаке. Или это не ветер?
– Витёк, что это у тебя на чердаке? Или кто? – поинтересовался Арсений.
– Дед, наверно, – вяло пошутил друг.
Внезапно наступила тишина. Какофония звуков замерла. Наверно, дед прислушивался. А наследник избёнки продолжал:
– Дед всегда был махровым материалистом, ещё интеллектуалом. Выписывал журналы «Наука и жизнь», какие-то книги по искусству, архитектуре. А на старости лет заявил, что он агностик и находится в поиске истины. Выписал журнал «Наука и религия», стал какие-то странные книги выискивать, с какими-то подозрительными людьми общаться. Бабка, шутя говорила, что чокнулся на пенсии. После его кончины столько макулатуры осталось…
– Извини, Вить, за нескромный вопрос: а как он помер?
– Помер? Полез на чердак за какой-то книгой, вскрикнул там громко да помер. Всё бы ничего, но бабке тогда показалось, что он кричал: «Кто ты?» Она и не думала, что помер, предполагала, что он опять сам с собой беседует. А его всё нет и нет с чердака. Полезла она кое-как наверх, а он уже остывать начал…
Снова помолчали, привыкая к этой мысли. Казалось, что тишина вокруг звенит и друзья одни во всём мире… Витёк со вздохом нарушил молчание:
– Родители всю дедову
Друзья придвинулись ближе к хозяину, к печке и склонились над старенькими рукописными желтоватыми листочкам в клеточку.
И мы, уважаемый читатель, заглянем в эту необыкновенную историю!
Дочь Архитектора
Эти записки я оставляю, как доказательство реальности истории, произошедшей со мной. Может, кому-то она послужит уроком. А я уже не смогу наслаждаться искусством и жизнью, как прежде, поэтому принимаю единственное, как мне кажется, верное решение… Но обо всём по порядку.
Экскурсовод что-то уныло повествовал об особенностях усадьбы, хранящей в своём ансамбле черты эпохи рассвета русского классицизма, о золотом веке русских усадеб. Слушать ответственного работника было всё тяжелее, хотелось примоститься на одном из золочёных диванчиков и подремать. Я решил отстать от группы и самостоятельно осматривать прекрасную усадьбу.
Здание, действительно, выглядело величественно, и одному было гораздо удобнее наслаждаться размахом архитектурного гения. Кстати, легенда об авторе размещалась на отдельном стенде. Очень она меня взволновала! Радуясь своей независимости от группы, я надолго зачитался информацией, представляя, как это было…
Гениальный архитектор был за какие-то прегрешения заточён в темницу. Один богатей прознал об этом и пообещал свободу мастеру, если тот построит небывалую, невиданную по красоте, мощи, размаху, величию и великолепию усадьбу, чтобы даже царские особы желали в ней останавливаться. Архитектор своё обещание выполнил, а богатей – нет. Обычное дело, казалось бы, но что-то не давало покоя. Может, финал этой истории? В отчаянии бедный архитектор покончил с собой, перед тем прокляв весь род богатея и владельцев этой усадьбы…
Убранство комнат я осматривал бегло и невнимательно, больше размышляя о легенде. Но в одном из залов меня привлёк портрет девушки! Словно ожившая безысходная грусть – так можно было бы охарактеризовать её образ: васильковые глаза, болезненно-бледный цвет лица, печальная, даже какая-то скорбная полуулыбка; плечи и волосы под прозрачным воздушным покрывалом, которое растворяется в общем фоне картины. Это был не портрет, а какой-то неземной лик… Табличка под портретом: «Портрет неизвестной. Автор неизвестен»!
Так простоял я долго, пока кто-то из сотрудников усадьбы вежливым покашливанием не намекнул, что пора на выход.
Усадьба – это ведь не только здание, но и огромный парк, хозяйственные постройки, заросший пруд, скамеечки, ротонды, скульптуры и прочий антураж. Я брёл по дорожке, которая, как мне казалось, вела к пруду. От проторённой экскурсантами дороги вбок сворачивала еле приметная узенькая тропинка. Я не особый любитель приключений, но эта тропа прямо манила! Здраво рассудив, что заблудиться в огороженной усадьбе невозможно, я свернул на примятую траву. Она петляла между кустов и раскидистых старых деревьев, рождая образы дам и кавалеров, которые могли уединяться здесь; а, может, кто-то из великих писателей, будучи в этом городе проездом, бродил по этой тропе и вдохновлялся на создание знаменитых романов.