Полярная фактория
Шрифт:
Куропатки в летнем оперении.
Нам попадали гаги. Это очень красивая птица. Нос ее имеет жировой нарост яркооранжевого цвета, похожий на великолепный венчик и придающий гаге величественный и нарядный вид.
Иногда попадаются гуси, но реже, как птица более осторожная.
Гаги ценны очень мягким пухом и прекрасным пером, годным для самых дорогих перин. На эту птицу туземцы организуют настоящие походы. Целыми семьями они выслеживают
От гуся и утки впрок идет главным образом мясо и перо. При этом перьевой покров делится на наружный с жестким, крепким и крупным оперением, и внутренний — нежный, мягкий, пуховой слой — очень ценный.
У куропаток перо плохое: хотя и мелкое, но жесткое, острое, легко проникающее сквозь ткань наволочек.
Всю весну мы питались почти исключительно дичью. Били сами, хотя я не помню ни одной выдающейся по удаче охоты. У нас нет охотничьего опыта, и наши охотничьи навыки не годятся для тундровых условий. Гораздо удачнее охотятся туземцы. У них свои способы сетного и петлевого лова. И они лучше управляются с ружьем. Случалось, охотники — ненцы привозили на факторию по полусотне и больше битой птицы. Цена на нее невелика: по 75 к. за утку, по полтора рубля гусь. Мы брали у них дичь партиями и она была основой питания.
Что касается рыбы, то до осени туземцы не умеют ее добыть.
В дальних озерах она есть, но оттуда ненцы не везут.
Вблизи же нас летом и весной рыбы не ловят. Осенью она появляется в главном рукаве Тамбея. Начиная с середины сентября, производится значительный улов селедки, омуля, чира, корюшки. Тогда туземцы везут нам десятки пудов. Улов идет до больших морозов. Когда река сковывается толстым льдом, промысел рыбы прекращается. Если бы его продолжали подо льдом, то возможно это дало бы хорошие результаты. Но туземцы такого лова не практикуют, по крайней мере на Тамбее. В будущую зиму здесь имеют в виду организовать промысел зимнего лова, подобно тому, как он ведется в Новом порту.
На губе рыбу вообще никто не ловит. По признакам она должна быть, так как в нашу бухту нередко заходят белуги, что считается верной приметой присутствия рыбы. Однако исследовательский отряд Рыбтреста, производя несколько пробных опытов, рыбы не нашел.
Мне это кажется странным. Прошлым летом у нас в брошенной на берегу сети запутался солидный чир в 31/2 кило весом, значит, рыба есть. Нужно лишь научиться, когда и как ее промышлять. Во время ли приливов, на глубоких ли местах или в мелких салмах. Все эти мелочи требуют серьезного изучения на практике. Наша бухта и рейд до открытой губы представляет собой огромное пространство воды, с разнообразным дном, различной глубиной и с неодинаковой соленостью воды, неодинаковым течением. Здесь рыба обязательно должна быть — надо лишь изучить отдельные места.
Именно для этой цели крайне полезен будет спец-рыбак, забрасываемый на факторию с будущей зимы. В течение ряда месяцев он будет бить проруби и ставить самоловы на осетра, сети на другую рыбу. Это в результате даст более или менее полное освоение Тамбейского рыбного промысла. Без подобных систематических исследовательских работ изучение района немыслимо.
В несколько иные условия ставится охотничий промысел.
На факторию законтрактованы два промышленника, при чем ими подписаны договоры на основе сдельной оплаты Стандарты установлены обычные для полярной охоты:
Эти детали договора, конечно, были бы вполне удовлетворительны. Но они требуют обязательно, чтобы промышленник работал без прогулов. Тогда выработка даст необходимую норму средней зарплаты.
На фактории пока-что этого нет. Охотники промышляют без какого-либо контроля. Выходят на работу, когда хотят. Чуть погода плоха — сидят дома. Само собою, выработки нет.
Чумы туземцев у рыбного озера.
Глядя из окошка на губу, охотники время от времени делают открытия:
— Тюлень! Гляди, тюлень!
Хватают ружья, бегут на берег. Действительно, шагах в двадцати — тюлень. Он высунул из воды морду и любопытными маленькими глазками осматривает берег и собравшийся народ. На солнце блестит его золотистая шерсть, мелькают пятна пестрой расцветки шкуры. От воды она лоснится и блестит в лучах солнца.
Охотники вразброд стреляют. Тюлень подпрыгивает, скрывается под водой, показывается снова уже на дальнем расстоянии. Видимо, его ранили, но защищенный толстой жировой броней он малочувствителен к пулевым ранам.
— Разве его этой пулей бьют? — говорит старый охотник Боровиков. — На тюленя надо винтовочный патрон. Вот тот достанет, куда требуется. А эта пулька ему нипочем.
Я смотрю на эту забаву с тюленем и припоминаю, что из полусотни вот таких же, как эта, охот на тюленя ничего не вышло и раньше. Так же зверь, возможно раненый, уплывал от берега. И думается, что если бы не пугать его выстрелами, не встречать на берегу многолюдной гурьбой, то, может быть, этот любопытный, ленивый и сонный зверь вышел бы на берег или на отмель отдохнуть. Дать ему спокойно полежать, уснуть, и тогда бери его голыми руками, без пуль, без полундры.
Это замечательно, но с тюленями у нас много раз повторяется одна и та же история. Туземцы с любопытством следят, как мы на него охотимся и посмеиваются. Они-то отлично изучили, что тюленя легко взять только на лежке, в воде он увертлив и ловок — не хуже рыбы. Там его не взять.
Правда, со дня высадки с „Микояна“ на Тамбейской фактории прошло только две недели, однако не надо забывать, что август и сентябрь для охоты на птицу лучшее время. Наши два охотника могли бы за эти полмесяца дать высокие показатели сдельной системы. Но для этого нужно минимум 8—10 часов проводить в тундре за озерами, в затонных тайниках, в поисках дичи, а не у печки. Вообще, охота — труд, а не прогулка, не гастроли туризма.
Морской заяц весом около 160 килограммов.
Как-то из-за перегородки ко мне донесся разговор наших двух охотников. Видимо, они разочарованы Ямалом. Дичь не бьется и выработки нет. Хотят оба уезжать во-свояси с обратным рейсом „Микояна“. Оно понятно. На охотничью работу приняты не спецы-промышленники, а любители. Один из них раньше был, кажется, дьяконом или дьячком и жил в местах, богатых дичью. Он более опытен.