Полярные байки
Шрифт:
Количество разных национальностей, собранных в одном месте, было удивительным. Я знал женщину, у которой трое детей имели трех разных отцов. Каждый ребенок был наделен фамилией и национальностью своего папы. Поэтому у украинской матери один был эстонцем, второй татарином, а третий – армянином. Любимый Сталиным «национальный вопрос» получил свое развитие по гениально предвиденному пути. Классные журналы, в которых тогда было принято записывать национальности учеников, походили на регистрационные книги ВДНХ. Это развитие я ощутил на себе: еще двадцать лет назад, когда я пошел в первый класс в школу, расположенную в родовом доме Г. Е. Распутина, в моем классном журнале было всего несколько национальностей. И, когда против моей фамилии написали «еврей», неделю вся школа приходила смотреть на это необычное слово. Такое сочетание букв в печатном виде многим ранее видеть не приходилось,
В 1974 году наш начальник экспедиции Гиршгорн на торжественном докладе 7 ноября сообщил, что в экспедиции работают представители многих национальностей и перечислил все. На что в полном молчании зала Анатолий Яковлевич Плюхин мрачно заметил: «Негра только не хватает. Чтобы работал». До негров НКВД действительно почему-то не добрался. Что, вероятно, негативно могло сказаться на плановом повышении производительности труда.
История, о которой я рассказываю, относится к 1980 году. Межнациональной вражды у нас не было. По крайней мере, к тому времени за двенадцать лет работы на Севере никаких признаков антисемитизма я не заметил. Были, конечно, упоминания о национальности оппонента во время локальных стычек, но примерно так, как упрекают в жарких спорах в рыжеволосости, малом или большом росте, заикании или других биологических особенностях.
Например, подрались из-за девицы на какой-то пьянке два моих друга: русский и чеченец. Нормально так месили друг друга, оба здоровые спортсмены, Иса еще и мастер спорта по борьбе. Но в какой-то момент он схватил доску и начал ею размахивать. Тут русский допустил очевидную бестактность:
– Ах ты сука черножопая!
Их быстро разняли, усадили за стол, девица куда-то смылась. У чеченца спрашивают, зачем доску схватил в честной борьбе.
– Сам не знаю, как получилось, автоматически. Когда нас в детстве в Караганду выслали, привык в драках хвататься за что попало.
Принято. Причина понятная. У русского спрашивают: что за дела? Зачем такие оскорбления?
– Так удивился я очень этому вероломству.
– Значит, сидело это в тебе, в экстремальной ситуации и вылезло?
– Да ничего не сидело. Как я его должен был обозвать – «сука черноволосая»? Был бы хоть кудрявый, а так чем больнее задеть?
И опять принято. Ясно, что национального вопроса тут нет.
Похожим образом развивалась и главная история, к которой я никак не подступлюсь. Меня назначили начальником вертолетной партии. Это значит, что сейсмическое оборудование мы расставляли по тундре не зимой на вездеходах и тракторах, а летом при помощи вертолетов. У нас базировалось три вертолета Ми-4 с экипажами из Ярославля. По вечерам, после тяжелой работы, сотен взлетов и посадок, ребята неплохо поддавали и успокаивали меня утверждениями, будто они лучшие летчики в мире. Я им легко верил, потому что летали они классно. К примеру, возвращаемся мы порожняком с работы. Я сплю на боковых сидениях, вдруг вертолет глохнет и стремительно проваливается. Метров за триста от земли снова запускается двигатель и полет продолжается. Так до станции назначения повторяется раза три-четыре. На земле, из последних сил стараясь изобразить равнодушие, задаю вопрос. «Бензин с песком», – отвечают. Так они пытаются заставить меня почистить топливную емкость. Иногда помогало. Или решаю я прихвастнуть перед соседями и использовать права пилотов на подбор места посадки. Садимся мы вечером в колодец между домами в нашем геофизическом поселке. Вернее, присаживаемся; винты молотят, я не спеша выхожу, машу им как личному шоферу, вертолет улетает. Все мои друзья-геофизики прилипли к окнам: очень эффектное прибытие домой. Но соседи меня быстро убеждают этот трюк не повторять: сохнувшее на веревках около домов белье пришлось перестирывать, что их женам очень не понравилось. Ну, про то, что в тундре они на любую твердую кочку могли поставить колесо вертолета для удобства разгрузки и так висеть сколько надо, я уже не говорю.
В начале сезона, в мае, запускаем склад взрывчатых материалов, расположенный под селением Старый Надым, в трехстах километрах от главной базы геофизиков в городе Лабытнанги и в восьмидесяти километрах от подбазы в зековском лагере. Запуск склада ВВ – дело серьезное и санкционируется после инспекции начальником окружной РГТИ. Сопровождать его должен главный инженер треста. В общем, гости высокие, редкие и очень серьезные. Главный инженер свой, уважаемый, а вот к РГТИ надлежит относиться, кроме большого уважения, с подобострастием и некоторыми признаками
Прилетаем на склад, подвергаемся критике и разным замечаниям; в принципе ничего такого ужасного, все быстро поправимо, в целом все довольны. Вечером в Старом Надыме заслуженный банкет, принимающая сторона – местный начальник сейсмопартии Эдик, выпивка и закуска мои. За столом четверо, национальный состав такой: инспектор РГТИ – татарин, главный инженер – мордвин, Эдик – остзейский немец и я. Выпили, закусили. Сначала о делах, после пятой – на свободную тему. Оба гостя – страстные преферансисты, но играют совсем слабо. Мы с Эдиком профи, играть с ними неинтересно, но надо. Деньги брать с гостей неудобно, надо проиграть понемногу – в общем, тягомотина. Но мы еще не подозревали какая! После третьей бутылки их развезло. К сожалению, не в сторону сна, а в сторону агрессии и подозрительности. Они стали упрекать друг друга в неверных ходах, нечестной торговле; карты падали на пол, сигареты тушили в тарелках, а потом и вовсе принялись драться. Мы с Эдиком их то и дело деликатно разнимали, но обстановка накалялась. После очередной разборки, когда оба разозлились до предела, возник национальный вопрос. Он выразился в разнообразных оскорблениях, которые быстро свелись всего к двум: «Ах ты, е…ный татарин» и почему-то тоже «е…ный мокша». Мокша – это такая разновидность мордвинов, видимо, по мнению татарина это было обиднее. Собственно, национальную тему дальше не развивали – весь последующий диалог сопровождался только этими эпитетами, не подкрепленными сталинским научным обоснованием или другими доказательствами.
Так прошла ночь. Изменялось только количество выпитого, остальное шло с завидным консервативным постоянством. Утром пришел пилот с сообщением, что пора домой лететь. Естественно, был тут же послан понятно куда, не видишь, мол, мы совещаемся. Но тут Эдик проявил находчивость и твердость. Чтобы нас выпроводить, он сказал, что там, дома, я девочек найду. Такая подлость могла ему стоить национальной разборки, но уже между немцем и евреем, но я резонно сообразил, что ведь мне приемка склада ВВ нужна, а не Эдику, так что мне эту ношу и нести. Хотя никаких таких «девочек» у меня и в помине дома не было. Но начальство женский вопрос крайне заинтересовал, и мы, к большой радости Эдика, погрузились в вертолет. Его прощальные взмахи, якобы призванные обозначить грусть от расставания с начальниками, мне лично показались фальшивыми.
Вертолет Ми-4 так устроен, что экипаж сидел высоко и происходящее в грузопассажирском отсеке не видел. В начале полета и смотреть было не на что. Мои подопечные мирно разговаривали, что в адском шуме двигателя происходило так: сначала один хватал другого за голову и орал ему на ухо, потом другой таким же манером отвечал. При этом они ожесточенно курили, что было не совсем безопасно. Прямо напротив них стояли две бочки с бензином. Пробки, как водится, закручивались неплотно, поэтому сверху бочек немного плескалось, но не разливалось, так как сверху был кант. Однако бросать или тушить сигарету на бочке было бы неправильным. Поэтому я бдительно стоял между бочками и моими милыми друзьями. Они весело переговаривались, предвкушая скорую романтику, а я еще не знал, как буду объяснять отмену обещанного адюльтера. Потом они в знак тесной дружбы решили меняться часами. Но главному инженеру часы инспектора почему-то не понравились. Он скривился, прокричал что-то неприятное и выкинул часы в такое круглое отверстие в круглом плексигласовом окошке. Часы безвозвратно улетели в тундру.
Далее началось рукоприкладство. Я не разнимал, поскольку основной своей задачей считал охрану бочек. Все те же национальные упреки они теперь выкрикивали с такой силой, что прижиматься к уху было необязательным. Услышал даже экипаж, и бортмеханик спустился по лесенке. Я жестами показал ему, что все под контролем, он без интереса посмотрел на дерущихся и успокоенный поднялся назад в пилотский отсек. Минут десять еще они поупражнялись, потом выдохлись, попили из горлышка коньяк и мирно заснули.
Я стоял около бочек, как литературный часовой, давший честное слово. Внизу проплывала тундра. Всегда трудно оторваться от ее величественного великолепия, в любое время года. Она тут не одну сотню лет живет своей жизнью, и плевать ей на нашу суету. Тысячи озер, речушки, самые разнообразные краски. Лето ей отпускается короткое, в течение дней десяти после снега все распускается с невиданной скоростью. В каждом озерце по два белых лебедя, они хорошо видны с высоты двухсот – трехсот метров. Здесь им спокойно, на сто пятьдесят километров во всех направлениях людей нет, они даже не подозревают, что где-то кипят ерундовые человеческие страсти.