Шрифт:
Глава 1. Весна 1898. Лия. Вирма. Родная душа за морями многолетнего льда
По полям многолетнего льда,
Где рассветы туманные мглисты,
На буксирах ведем мы суда,
Словно в связке в горах альпинисты.
И
Где сигналит о помощи кто-то,
Постоянные пахари льда,
Моряки ледокольного флота.
Бирули. 1969.
Это случилось весной 1898 года, я влюбился в чудесную девушку у ворот пункта содержания. Мне хотелось забыть все и слиться с ней в тихом танце на берегу только оттаявшей реки. Она стояла и слушала звук граммофона на одной из главных улиц города. Теплый ветер шевелил ее мягкий шарф. Она напоминала тихого лебедя на противоположном берегу. Тайным взглядом она отбрасывала взор то на меня, то на моего друга Рокса, такое имя он получил во время войны в запасах, когда еще не все хотели видеть будущее, тогда когда будущее менялось каждую секунду. Мы боролись за жизнь, за мир и за прекрасное небо. Зимой, когда падал снег, люди, радовались всему, что происходило вокруг, никто не знал, чья секунда последняя. Я думал о том, что стоит забыть и закрыть все тетради в 98-м, но что-то приказывало мне писать.
Это было весной, и я все думал о ее глазах, запахе нежного парфюма, который доносил теплый ветер, мне хотелось идти вперед, догнать ее и придержать за руку, она будто застряла в памяти до тех пор, пока я не выпустил ее. Что-то из ее деталей запомнилось мне навсегда. Чувство чего-то родного не покидало всего меня несколько дней. Была ли она особенная? Даже… если только для меня, я бы сделал для нее все. Прошло около недели, с тех пор как ее образ не выходит у меня из головы. С каждым моим шагом она отдаляется, а при беге и вовсе исчезает. Иногда, кажется, она делает шаг вперед, ко мне на встречу, но тогда ее образ мутнеет. Проходя по набережной, мне были навеяны строчки для очередного произведения. Иногда стихи приходили просто так, сами по себе. Я хотел было записать, но потянувшись за ручкой и пенсе, ничего не оказалось в кармане. Выгравировать строки на плите было бы слишком неприлично для этого маленького городка. (С твоим миром могут поступить также скудно, как и с моим, не запоминать надписи, не помнить имена) Меня помнят как ночного поэтика нашей Вирмы. Когда восходила луна, я подходил к пришвартованным лодкам и уплывал навстречу луне по серебристой дороге из волн. В одну из ночей я увидел, как несколько девушек входят в озеро.
Они напоминали тихих русалок у вод дикого океана, приманивали путников и моряков в свои зеленые от водорослей сети и не возвращали назад, мне казалось, они скрывали самые грязные тайны нашего города, не делая ничего примечательного, они создавали хаос. Мне нравилось наблюдать за ними из-под тайка, особенно, когда несколько из пухловатых женщин обнажали себя и уходили в воды озера. Их зов становился сильнее, нимфы волн подливали им в голоса действительную сладость. Когда я засматривался, перед глазами появлялся образ той самой девушки с главной улицы, ее темно-коричневые волосы с отблеском янтаря на солнце и золотистый шарф, как бы я хотел увидеть ее снова…
Прошло немного времени, с тех пор, как я не могу забыть ее, навеянный ветром лик…
в моей памяти
Я мечтал увидеть ее в Вирме на выходных, считая, что она из приезжих, желал увидеть у набережных ее солнечный взгляд и немного небрежно сложенные кудри у лица. Мне так хотелось прикоснуться к ней, к ее коже, к ее вьющимся волосам. Оставшиеся дни я провел то на берегу, то за бокалом Шардене, наблюдая за ночным городом. Когда тучи заслоняли вид, смотреть на небо было невероятно сложно. Я спускался все ниже и ниже по улице, только бы разглядеть ее, среди всех людей на площади у граммофона.
Она медленно шла в сторону толпы, мужчины оборачивались и замирали, когда мимо проходила эта девушка. Женщины приводили их в реальность и ревностно смотрели на нее, вывески кричали о спасении и о победе, а я только думал о том, чтобы все не испортить, подойдя к ней.
Еще всего один раз увидеть ее издалека, для меня была радость. Она остановилась у плаката «Здравствуйте, начнем сначала!».
–Здравствуйте! – раздался голос из-за спины.
–Добрый день, – тонким голосом, но весьма уверенно произнесла она.
Некоторое молчание между нами не нарушило ее спокойствия и грациозности.
–кхм, нравится плакат? – спросил я
Раздалось молчание.
– Можно пригласить Вас вечером на прогулку вдоль пляжа? Я бы…хотел…кхм…узнать Вас, то, чем Вы любите заниматься, Ваши любимые цветы и еще много всего другого, и…вечером будут танцы.
Я закончил свои предложения, нервно поднимался то на носочки, то опускался вниз, так было раза три, но позже я успокоился и принялся ждать ее ответа.
Когда она повернулась, мое сердце началось биться в два, а то и в три раза быстрее. Ее взгляд был направлен на меня, и я решил смотреть ей в ответ. Она не опускала, и не была замкнута, так по-бойцовски на меня еще никто не смотрел.
–Я… – пробормотала она, – я согласна, но мне нужно успеть на поезд к девяти вечера, дома ждет дочка, она скучает без сладостей в особенности, когда долго не видит меня, – пошутила девушка с золотистым шарфиком.
–Ну, раз так, значит, Вы успеете на поезд, я не прощу себе, если мы задержимся.
–Договорились, – она протянула руку, – Эливия.
–Федор. Приятно познакомиться Эливия. Значит, мы встретимся в… , – давая ей с ориентировать меня во времени, я смотрел в бездонные, как океан глаза и немного оцепенел.
–В 6 было бы здорово,– сдержанно произнесла она.
–на этом месте, – не теряя времени, быстро перехватил я.
– Да, пожалуй, приятно было познакомиться Федор, мне пора, – также отчетливо и гармонично.
Она отошла в сторону, а после и вовсе скрылась среди толпы. Мои мысли о ней снова вернулись, с ее исчезновением, ее не было только наяву, в мыслях она была постоянно.
Уже представляя сегодняшний вечер, я с радостью пошел за цветами, добавил лилий и ромашек, разных листьев, проходя с букетом мимо сада соседки, я выпросил пару ландышей и вставил их в общий багет. Я хотел, чтобы этот вечер был особенным. Я сделаю его особенным для нее.
Долго я не мог поверить в сегодняшнюю встречу, но ожидание заставляло ждать еще дольше, поэтому я переоделся и поднялся на крышу. Счетчики давно барахлили, и я решил посмотреть эти запылившиеся жестяные коробки. Было темно и пыльно, сухой воздух, запах паленого, жарко. Крышу пекло, я старался наступать где-то между, чтобы ненароком неловко не провалиться в чью нибудь гарсоньерку. Подходя к проводам, запах становился все жаренее.
Весь день я провозился на крыше с птицами и пропотел в рубашке, инструменты были сложены мною в отдельную сторону. «На сегодня покончено» – твердо решил я. Заходя в квартиру, сразу включил лейку, из крана медленно собиралась и спадала каждая капля.