Полынь-трава
Шрифт:
— Господа, господа, — негромко произнес, обращаясь к соседям, Грибов, — вот мы с вами вкушаем вволю, песни поем, но представьте, представьте себе на одну только минуту, что происходит сейчас на родине. Разрушенные города, сожженные до последней избы деревеньки и крестьянский стол — хлеба горбушка. А луковичка к этой горбушке найдется ли? Сердце обливается кровью, как подумаешь, что стало с Русью. Германцы проклятые! У, ненавижу! — Слегка трясущейся рукой Грибов налил водку в фужер и, резко откинув голову, залпом осушил его.
— Между прочим, Григорий Андреевич, если бы не германцы, некоторые
— Это точно, — подтвердил Завалков и преданно посмотрел на хозяина. Не зря говорил себе когда-то: «С ним не пропадешь».
— Это точно, — поддакнул Фалалеев.
— Ну что мы будем пререкаться, господа? Давайте выпьем, обнимемся и споем про наш союз, — предложил Шевцов и затянул высоким голосом:
Эх, черт возьми, «Конкордия»,
Мы любим все «Конкордию»,
И пьем мы все «Конкордию».
«Конкордия-дия»,
«Конкордия»!
В это время зазвонил телефон. Лицо Шевцова расплылось в довольной улыбке.
— Да, да, рад слышать. Все слава богу. Ждем вас. — Вернувшись к столу, произнес: — Господин Рендал… везет нам хорошие вести.
— Мне нужен ваш совет, Анисим Ефремович. Есть один план. Готовы ли вы выслушать меня? — спросил Алпатов.
— Весьма охотно.
— Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, деятельность нашего с вами центра подошла к тому рубежу, когда требуется новый импульс. Можем ли мы честно сказать друг другу, что делаем сейчас все, на что способны? Не повторяем ли сегодня то, что было уже вчера?
— Есть объективная оценка нашей деятельности, — равнодушно отвечал Шевцов. — Как мне подсказывает опыт, американцы не привыкли вкладывать капитал в бесперспективное предприятие. Тот чек, который передал нам господин Рендал…
— Дельно, Анисим Ефремович, дельно. Готов подписаться под любым вашим словом. Только все, о чем вы говорите, относится к времени прошедшему и настоящему. Я же прошу вас посмотреть вместе со мной в будущее. Убеждены ли вы, что американцы будут столь же щедры и завтра, если мы начнем повторяться? Что не иссякнет боевой дух у наших с вами товарищей по оружию? Наш центр сделал немало… Многие американцы и, самое главное, их правители смотрят сегодня на Россию совсем не так, как в сорок пятом.
— В том-то и дело, что совсем не так. Осмелится ли кто-нибудь сказать, что сведения, которые мы предоставляем в распоряжение спецслужб, ничего не значат? Службам нужны люди, хорошо знающие так называемую социалистическую действительность — и сильные и слабые стороны ее. Разве не наша информация является определяющей при разработке тем радиопропагандистских передач? Капля камень точит. Но не сама по себе, а в союзе со временем. На все надо терпение… —
«Доволен собой, своей жизнью, — подумал Алпатов. — И положением тоже. И полагает, что всегда его будут привечать и чтить, как сегодня. Человек с подобным настроением мало пригоден для руководящей роли. Да кого лучше найдем-то? Столь убежденного противника Советов искать да искать. Надо набраться терпения и растолковать ему все по порядку».
— Это не тревоги и не опасения. Это попытка сделать шаг за пределы, которые мы почему-то сами себе установили. Нужна инициатива, находчивость… Нужно что-то такое, что поставило бы всю деятельность центра на новую ступень.
— Как я понимаю, у вас есть предложение?
— Да, есть одно предложение. Если осуществим задуманное мною, наши акции возрастут, возможности расширятся…
— Слушаю.
— Из достоверных источников стало известно, что в ближайшее время из Москвы прибывает дипломатическая миссия.
Алпатов назвал город, находившийся в двухстах милях от Сан-Педро, и продолжал:
— Ни у кого не должно оставаться сомнений в том, что Советы предпринимают попытки дипломатического и идеологического вторжения в Южную Америку. А пока такие сомнения, к сожалению, имеются. Наши же боевики киснут без настоящего дела.
— Вы хотите дать мне время на обдумывание? Должны ли мы кого-нибудь поставить в известность о вашем плане?
Пока — никого.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА I
Тайну пороха связывают с именем изобретателя тринадцатого столетия Роджера Бэкона. Он зашифровал способ производства взрывчатого вещества в письмах «О тайнах искусств и природы и о ничтожности магии», датированных 1249 годом. Понадобилось шесть с лишним веков на то, чтобы до конца разгадать тайный рецепт. В переводе с английского звучит он примерно так: «Возьми трилесы, рошка у гольпогоно и ресы; и так произведешь гром и разрушения, если знаешь средство. Увидишь, говорю ли я загадками или в соответствии с истиной». Выделенные слова состоят из тех же букв, что и слова «селитры, угольного порошка и серы», которые и позволяют постичь секрет ученого. Бэкон не хотел, чтобы действия сил природы, доведенные до высшего напряжения, стали достоянием многих — кто знает, на что употребит изобретение властный человек, к которому попадет тайна, и сколько жизней унесет во имя корыстных своих желаний, — поэтому воспользовался анаграммой.
О Роджере Бэконе генерал Антон Фролович Овчинников вспомнил невольно, знакомясь с зашифрованными именами из списка, который был обнаружен в портфеле Уго Зедлага.
Написав на листке несколько слов, он вызвал своего заместителя Григория Гая и, едва тот вырос в дверях, сказал:
— Я тебе задам один вопрос, только не торопись отвечать. Подумай. Хочешь, запомни, что я тебе скажу, а хочешь — запиши, так, пожалуй, даже будет лучше.
Гай вынул из нагрудного кармана кителя тонкую записную книжку и шариковую ручку — из тех, что начали входить в обиход, — и приготовился.