Полынный мёд. Книга 1. Петля невозможного
Шрифт:
– Это Даждьбога, что ли? – опешил Серега.
– Да при чем здесь Даждьбог? – подивился Кощей. – Бог есть бог, а Солнце – оно езьм небесное светило. Ты что, астрономию не изучал? Ну да ладно, пошли, что ли. Чего столпами стоять?
Они двинулись по лесной тропке, и Сергей, вспомнив про водяного, сказал:
– Небось с Лембоя три шкуры сдерешь? И не жалко чудище бестолковое?
– Пожалей, пожалей, – скривился старик. – Попадешься к нему в лапы, когда купаться будешь, уволочет он тебя на дно да служить себе заставит – вот тогда
– Да ты ведь тоже не из милосердных, – усмехнулся Бубенцов.
Кощея он почему-то не боялся совершенно. Может быть потому, что выглядел старикашка безобидно и обыденно.
– А кого это я забижал? – покосился на Серегу Кощей.
– Хотя бы Василису Премудрую. – Или забыл?
– А что Василиса? – пожал плечами старик. – знал бы ты, сколько она из меня крови выпила, помолчал бы тогда.
– Она? – поразился Бубенцов.
– А то! Я ведь ей честь по чести жениться предлагал.
– Да она отказала, зловредная, – оскалился Серега.
– Это кто ж тебе такую чушь наплел? – рассердился Кощей. – Отказала! Тридцать лет и три месяца не говорила ни «да», ни «нет»! Как я намаялся, сколько мук телесных да душевных перенес! То требует, чтобы омолодился. Дело-то нехитрое, только по мне лучше уж старый дурак, чем молодой. То пристанет, как банный лист к причинному месту: «А с кем ты, милый, в первый раз целовался, да как это было?» Тьфу! Я, может быть, две тысячи лет своей жизни вообще не помню, а этакую безделицу разве в памяти удержишь? В общем, довела она меня до того, что сам на себя готов был руки наложить. Хорошо еще, что запамятовал, куда яйцо упрятал… А потом, слава Роду, Ивана-царевича принесло.
– Не клеится, – сказал Серега.
– Что, не клеится? – возмутился Кощей.
– Руки на себя хотел наложить, а за Василису драться решил.
– Так что ж по-твоему, ее задаром отдать? Накось – выкуси! Издавна повелось три дня и три ночи с супротивником биться – вот и бейся, а иначе молва пойдет – не отмоешься. Правда, поначалу Иван халтурил было, ну я и не стерпел, всыпал ему по первое число. Сперва Змеем Горынычем пугнул, потом кипяточком побрызгал, а под конец разодрал ему новые портки. Ох и осерчал тогда Иван! Разнервничался да давай со всей дури мечом махать. Головы новые не успевали у меня отрастать. Лишь оформится – вжик и нету. Я, как положенный срок выстоял, так сразу деру и задал, от греха, стало быть, подальше.
– А Василиса что?
– А кто ж ее спрашивал? – пожал плечами старик. – У нас как на Руси: кто победил – тому и слава. Никто ведь и не понял, что на самом деле я выиграл. В общем, обженились они с Иваном, добро принялись наживать. Дрались, конечно, а лет через триста развелись.
– К-как?! – поперхнулся Бубенцов.
– По всем правилам, – не поняв смысла серегиной реплики, пояснил Кощей. – вышли в чисто поле, грянулись оземь… Она белой лебедью в облака улетела, он серым волком в лес побег…
– И вовсе даже не волком, – неожиданно
Волчище, стоявший от него в трех шагах, мог запросто подмять слона, а клыкам, торчащим из огромной пасти, позавидовала бы любая акула из американских ужастиков. Впрочем, и этот выходец из сказки был, похоже, настроен миролюбиво. Он уселся на толстый, как бревно, хвост и, открыв пасть, заявил:
– Не волком царевич стал, а зверем подземным, кротом-рытиком, что под корни древесные закапывается. Как Василиса потом не старалась добраться до супруга бывшего, сколько шею свою лебединую в нору узкую не просовывала, ничего у нее не вышло. Так Иван и спасся.
– А это знаменитый Серый волк, – представил зверюгу Кощей. – Только не вздумай спрашивать у него про Красную Шапочку, трех поросятах, семерых козлятах и прочих детских враках. Ясно?
Серега молча кивнул.
– Вот и хорошо, – удовлетворенно осклабился волк. – Не стоит на меня навешивать грешки моих зарубежных родственничков. Я русак исконный. Ивану-царевичу подсобить, да Кощеюшке при этом угодить – это пожалуйста, тебя сберегать – без проблем…
– Расхвастался, – ревниво произнес Кощей.
– Так ведь скучно одному здесь, словом не с кем обмолвиться, – пожаловался волчище. – Посему интересуюсь: дальше в чащу пойдем, или к жилью желаете возвернуться?
– К жилью, – быстро проговорил Бубенцов.
– Ворочаемся, – важно подтвердил Кощей и снисходительно разрешил, – можешь отдыхать, серый, от службы.
Обратная дорога по извилистой лесной тропинке оказалась почему-то короче. Минут через десять между деревьями завиднелось какое-то строение. Содержало оно, ни много, ни мало, целых четыре этажа.
– Это что, тоже дача? – через плечо кинул Серега Кощею.
– Угу, – ответил тот, – только нам туда нельзя.
– Так это та самая?
– Она, – подтвердил Кощей.
– Я все-таки подойду поближе, рассмотрю сие творение рук человеческих и начальственных амбиций. Небось, крупной шишке принадлежит.
– А кабы и так. Не наше это дело.
– Это почему не наше? – ехидно посмотрел на него Серега. – Сейчас времена не тоталитарные, сейчас, товарищ Бессмертный, гласность и перестройка. Народ должен знать, как живут его избранники.
– Не пушшу! – взревел Кощей. – Я головой за тебя ручался.
– Господи, – умилился Бубенцов, – бессмертный, а боится. Ну, оторвут тебе голову – другая вырастет.
– А коль яйцо отышшут?
– Ладно, – сжалился над ним Серега. – Я, так и быть, близко подходить не стану. Шагов сто – и все. Посмотреть уж больно хочется.
– Эх, стар я стал, – вздохнул Кощей, – никто меня больше не боится. А раньше как было… Раньше детишек сызмальства Кошшеем пугали. А потом они, хоть и вырастали, все едино меня побаивались. Детские страхи, они ведь самые живучие.