Полыновский улей
Шрифт:
— Ведро бы сюда! — произнес он вслух.
— Держи! — тотчас ответил ему кто-то.
Митяй удивленно обернулся. К роднику подходили ребята. Впереди шел Паша с ведром.
— Тут одной лопатой не обойдешься! — сказал он и повторил, протягивая ведро: — Держи! Сейчас мы все подналяжем — доберемся до водички!
На дне ямы глубиной в два метра обнаружилась жила — забил родник. Грязные и мокрые ребята уселись на выкинутой земле и с гордостью смотрели, как поднимается уровень воды. Их внимание отвлек верховой. Он показался на бугре и направился к ним.
— Никак председатель! — удивился Вася.
И
— Вода?
Ему никто не ответил, потому что и так было ясно.
— Молодцы!.. — Председатель потер подбородок и добавил: — Ездил сейчас на Кленовик... Пасутся! Пасутся, леший их подери!
Он зачерпнул в пригоршню воды, отпил несколько глотков, пытливо посмотрел на ребят и спросил неожиданно:
— А что?.. Ведь выправим колхоз, а? Как думаете?
— А то как же, — ответил за всех Вася Щекин.
ИСПРАВЛЕННАЯ ОШИБКА
Год был богат событиями. Два из них особенно радовали восьмиклассников. Первое — это график дней рождения. Лучшие художники класса с любовью разрисовали большой лист белой бумаги, вписали в него все семнадцать фамилий, расставили числа и вывесили график на самом видном месте. С этого дня у пионеров появилось семнадцать новых праздников в году. Вернее, шестнадцать, потому что на третье февраля падало сразу два дня рождения — Вольта Ромоданова и Ани Шестеровой.
Второе событие — это мастерские. Два школьных шефа — паровозоремонтное депо и мебельная фабрика — подарили пионерам по комплекту оборудования для слесарной и столярной мастерской. Каждый вечер в школу приходили рабочие, спускались в подвальное помещение и занимались установкой станков, верстаков и предохранительных сеток.
Мастерские поступали в полное распоряжение всех учеников школы, но основными хозяевами считались восьмиклассники. Было решено, что организуют комбинат по ремонту школьного инвентаря и возьмут под свою опеку все пятнадцать городских детских яслей и садов: будут чинить старые игрушки и делать для ребятишек новые.
Больше всего разговоров и споров было по поводу кандидатур на руководящие посты комбината. Окончательно этот вопрос должен был решиться голосованием на общем собрании отряда. А пока каждый агитировал за своего кандидата. Чаще других в предвыборных потасовках и перепалках упоминалась фамилия Вольта Ромоданова.
Соберутся мальчишки на переменке, затронут злободневный вопрос, раскричатся, а Вольт стоит, спокойно поглядывает на них: «И чего, — мол, — волнуетесь? Придет время, проголосуете и выберете, кого нужно!»
Вольт за себя не ратовал, не шептался в уголках с приятелями, а их у него было порядочно. Но и других кандидатов на пост директора комбината он не выдвигал.
— Ну, а ты-то как думаешь? — приставали к нему.
—
— Да о директоре! — злились ребята, не понимая его подчеркнутого спокойствия.
— Кого выберете, тот и будет директором.
— А если тебя?
— Я и буду...
— А может, другого?
— Так он будет! — отвечал Вольт, и в его больших карих глазах загоралась насмешливая искорка.
Увидев эту искорку, мальчишки почему-то переставали спорить. В самом деле: кто из них имеет столько же прав на почетную должность, сколько Ромоданов?
Во-первых, круглый отличник! Во-вторых, сам своими руками собрал двенадцатиламповый приемник. В-третьих, вообще душа-парень: спокойный, никого даром не обидит, а какие подарки он дарит одноклассникам в дни рождения! Ахнешь и закачаешься! В-четвертых... Да что там в-четвертых! И в-пятых, и в-десятых, Вольт неизменно оказывался лучше других!
Даже девочки и те склонялись на сторону Ромоданова. Он нравился всем: и классным модницам, которые восхищались острой складкой на брюках Вольта, и таким, как Шестерова.
У Ани не было возможности часто покупать новые платья и туфли. Но она без зависти смотрела на своих нарядных подруг, а на одежду мальчишек и вовсе не обращала внимания. Вольт нравился ей выдержкой, уверенными ответами на уроках, постоянным ровным отношением ко всем ребятам и девочкам. Это было особенно дорого для Ани, которая иногда чувствовала со стороны других одноклассников этакую холодную снисходительность. Все называли ее Анькой. А Вольт не признавал презрительных суффиксов. Он и ее называл вежливо — Аней и, здороваясь, учтиво пожимал большую грубоватую руку девочки.
29 января монтаж оборудования в мастерских был закончен. Оставалось установить кое-где деревянные перегородки, застеклить конторки, в которых будут работать директор и его заместители. Все это шефы обещали доделать к четвертому февраля. На тот же день пионеры назначили выборное собрание. А пока они упросили рабочих пустить их в подвал — осмотреть комбинат.
Вольт первый перешагнул порог. За ним весь класс втянулся в подвальное помещение. Залитый электрическим светом, перед ними раскинулся просторный цех с двумя рядами поблескивающих станков. Каждое рабочее место было заботливо огорожено металлической сеткой. Сомкнув стальные челюсти, ждали хозяев тиски. На верстаках лежали напильники, молотки, дрели, микрометры. В конце комнаты сквозь низкий проход с полукруглым сводом виднелся второй цех — деревообделочный. Там тоже поблескивали станки. В углу громоздился ручной пресс. А рядом, выставив проголодавшиеся по работе зубья, искрился диск электрической пилы.
— Вот это да-а-а! — восторженно произнес кто-то из пионеров.
Пожилой рабочий, руководивший монтажом, растрогался, подметив у ребят неподдельное восхищение.
— Вижу, — сказал он, снимая очки, — не зря мы старались! Есть у вас уважение!.. Правильно! Входите сюда, как в храм, но не в божий, а в рабочий храм! И трудитесь!..
Пионеры пошли между станков. Каждый в отдельности станок был знаком ребятам и не удивил бы их, но, собранные вместе, расставленные, как на настоящем заводе, они создавали впечатление могучей силы. И, главное, все это богатство принадлежало им — восьмиклассникам.