Полюбить Джоконду
Шрифт:
— Я долго думал, что я умею готовить, и решил, что ничего, — стал оправдываться он.
— Что ты! Правильно сварить пельмени — целое искусство. У меня они то все разбредутся, а то вдруг оказываются полусырыми.
— Ты с чем будешь: с маслом или со сметаной?
— Пожалуй что с маслом.
Я усмехнулась: сегодня ляпов у нас — минимум, хотя мы ни разу не прибегли к помощи переписки.
Вот что значит тренировка. Плохо одно: сейчас придется говорить про работу. Я пошла в комнату, присела за письменный стол и попыталась изложить предложение Карташова на бумаге как можно короче и доходчивее.
На кухню я вернулась с листочком,
— Теперь, Гришенька, у нас с тобой пойдет замечательная жизнь. Главное, ты можешь бросить свою гадкую работу… Что они там насели на тебя, в этом противном монастыре? Ты целый воз у них везешь, бедненький, безответный… А мне такое местечко подвернулось, — расхохоталась я. — Закачаешься!..
Гришка тупо смотрел на листочек и молчал.
— Такое местечко. — Надо было продолжать лепетание, не то «за кадром» поймут, что он не согласен. — Консультант в косметической фирме!
Я выхватила у Гришки листок и написала: «СОГЛАСИСЬ ДЛЯ ВИДА, ДАЛЬШЕ БУДЕМ РЕШАТЬ».
— …Они и аванс уже мне выплатили. Вот, посчитай. — Я замахала карташовскими бумажками.
— Ну, если аванс, тогда дело другое, — ответил Гришка, суетливо строча что-то на листочке.
Смысл его писанины заключался в том, что теперь он две недели и так не будет ходить на работу — наступают Святки. Но потом, чтоб я даже и не надеялась…
Пельмени остыли. Вечер, обещавший быть теплым и спокойным, безнадежно испорчен. Я не делилась с Гришкой своими сомнениями и страхами, но, возможно, он до всего додумался сам. Он ведь вовсе не глупый и не оторванный от жизни. Просто сначала его напрягала непривычная ситуация. А теперь он почти адаптировался и держался вполне адекватно.
— Очень вкусные пельмени, Гришенька, — запоздало промямлила я.
По идее, известие о косметической фирме должно было произвести в нашей квартирке радостный фурор. Но мы оба мрачно помалкивали.
— Я даже никогда не ела таких. Как называются?
— Равиоли.
— Итальянские? Потрясающе!
Гришка был до того обескуражен, что не желал включаться в игру.
Тут, к счастью, зазвонил телефон. Я приготовилась, что Карташов начнет орать на меня за провал операции, но вышло еще лучше. Звонил Саша и каким-то нетрезвым голосом сообщил, что через полчаса он подъедет к нам со своей подружкой. Понятно, конечно, что это блеф. Но на душе было все равно как на помойке.
Глава 13
Вечером следующего дня я звонил в дверь к Глинской. Дверь раскрылась сразу.
— Надо же?! Я думала — ты не догадаешься! — Глинская в свитере стояла с дорожной сумкой. — А я сама только вернулась.
Смеясь, она бросила сумку, выхватила у меня торт, шампанское и цветы и унесла в какую-то дверь.
— Ты проходи. Помнишь, где мы были? Туда и иди… — Голос ее растаял в утробе старого дома.
Я осторожно вошел в ее странную комнату. Тут оказалось светло. Уличный фонарь светил прямо в окна. Я сразу отыскал проход среди мебели и удивительно легко нашел закуток за книжными шкафами. На полке стояла настольная лампа. Я включил ее.
Казалось, Глинской теперь долго не будет. Я присел на маленький диванчик и задумался. Лиза опять живет в этой чертовой конспиративной квартире. И никогда это не кончится! Судя по всему, Глинская ничего нового не узнала. Но что ж теперь: Лизе навсегда там поселиться?! А этот чертов Карташов?! Может
Неожиданно явилась Глинская.
— Предлагаю вначале покончить с делами. — Она села рядом. — А там уж шампанского. Я с утра не ела ничего… Звони Лизе с Гришуней. — Глинская поставила мне на колени телефон. — И давай им отбой! Расходитесь, скажи, с миром по домам…
— Не понял?!
— Тут и понимать нечего, — оживленно говорила Глинская. — Нас сбила с толку причастность Иннокентия. А он ни при чем! «Обелиск» занимается исключительно одной питерской блокадой. Лиза просто не поняла.
— Но Лиза своими ушами…
— Стой! Слушай меня. В своей деятельности «Обелиску» нужны, просто необходимы, архивные материалы. Часть архивов открыта, а часть нет. И вот для этой-то второй части Иннокентию и нужны такие, как Карташов: поиск заархивированных документов, людей, живых и умерших. То есть их связь более чем объяснима. Смотри дальше. Иннокентию нужно оформить свой особняк, украсить его парсуной приятной женщины. Причины понятны: они общественная организация, часто принимают гостей из-за рубежа, кстати, эмигрантов, родственников блокадников. Но об этом я тебе позже расскажу. В Москве Иннокентий недавно, естественно, он просит подобрать модель для парсуны знакомого, по известным нам уже причинам, москвича Карташова. Карташов находит модель конечно же из своих осведомителей. А откуда же еще? Но попутно поручает ей вовлечь в свою сеть несчастного Гришку. Поручает от себя! Обычная вербовка по случаю. Чтобы зря бедной Лизе не простаивать. А не Иннокентий. В этом все и дело.
— Но Лиза собственными ушами слышала, что командовал-то Иннокентий Константинович.
— Иннокентию ни с какого бока Гришка не нужен. Суди сам. Гришка не блокадник и не потомок таковых. А хотя бы и был таковым. Зачем Иннокентию так, по-иезуитски, подъезжать к нему? А? Но Гришка вращается в интересной, именно с карташовской точки зрения, среде. И Гришка нужен Карташову для наблюдения за монашеством или за кем-то из них конкретно. Так?
— Почему же тогда просил Иннокентий?
— Лизе так показалось. Она не поняла — человек перепуган, забит. Ну, может быть, услуга за услугу. Иннокентий просил для Карташова. Но это в самом крайнем случае.
— Карташов смертельно боится Иннокентия…
— Есть такая порода людей, — улыбнулась Глинская. — Или пугать или пугаться. Третьего нет. Карташов из них. Если хочешь знать, я выяснила: Иннокентий хорошего русского рода. Его предок даже фигурировал по делу Распутина. Гришуня же тут ни при чем. И Распутин к нему никакого отношения не имеет. Понял?
Глинская сняла трубку и сунула ее к моему уху:
— Звони. У Гришки, оказывается, четверо детей. И все скучают сильно. А Лизу дома ждут не дождутся любящие муж и дочь. Звони, я не ела, не пила весь день.
— Почему ты думаешь, — спросил я, смутившись, — что Лизу ждет любящий муж?
Глинская искоса взглянула на меня:
— Потому что ждет. Потому что дочь себе места не находит. Потому что у них хорошая семья. Не идеальная, конечно. Потому что нельзя разрушать семью. Вот почему! Звони скорей.
Я стал набирать номер. Однако Гришка и Распутин у меня слились воедино. «Дело об убийстве Распутина», — тягостно крутилось в уме. В трубке я услышал встревоженный Лизин голос: «Алло?» — и нажал на рычаг.