Полюшко-поле
Шрифт:
– Будя врать-то, - оборвал его Егор Иванович.
– Может, он у тебя разрешение спрашивал?
– Разрешение не разрешение, а совет спрашивал.
– Х-ха! Да что ты знаешь? Что умеешь? Писать кнутом на спине у кобылы!
– Что умею?! Да если хочешь знать, Песцов меня своим заместителем назначит.
– Лошади не согласятся... Боюсь, не отпустят тебя, - сказал Егор Иванович под общий хохот.
– Где они еще найдут такого разговорчивого кавалера?!
Лубников пренебрежительно сдвигал на затылок свою замызганную фуражку и спрашивал нанайца Сольда как ни в чем не бывало:
– Ну ты, брат, расскажи-ка нам, как с учителем спорил
Моложавый, лет за сорок, нанаец с черными жесткими волосами, торчащими во все стороны, как иглы у ежа, смущенно улыбаясь, начинал всем известный рассказ:
– На курсах в Приморске был. Неграмотность ликвидировал. Учительница наша говорила на уроке: "Человек произошел от обезьяны". Зачем, думаю, так нехорошо говорит? Плохой зверь обезьяна, маленький, трусливый... В зоопарке видел. А человек храбрый, ничего в тайге не боится. Неправда это, думаю. Нанайцы говорят - от медведя произошел человек. Это верно, медведь - зверь сильный, хозяин тайги. Встал я тогда и сказал учительнице: "Почему так плохо говоришь о человеке? Как мог человек от обезьяны произойти? Маленький зверь обезьяна. Неправда это!" Она отвечает: "Это давно было, еще до ледников больших..." Много говорила - слова все непонятные. Не запомнил я их... Слушал я, слушал... "Понятно, Сольда, теперь?" "Понятно, говорю, один человек произошел от обезьяны, другой от медведя".
Все дружно засмеялись. Лубников хлопал рукою по коленке и плевал себе под ноги.
– Эй, Кулибин, расскажи, как кузницу сжег?
– А черта ль в ней, в кузнице!
– огрызался дед Конкин, оглаживая свою барсучью бороду.
– Одно названье и есть, что кузница.
Один по одному выходили из конторы правленцы и присаживались тут же на скамьях. Разговор становился всеобщим. Песцов часто и сам не замечал, как оказывался втянутым в эти бесцельные, как ему казалось, беседы.
– В самом деле, кузница у вас обгорелая какая-то, - заметил Песцов, вспомнив обуглившиеся, черные, точно покрытые растрескавшимся лаком, бревенчатые стены.
– Это вот мудрец - литейную из кузницы хотел сделать, да чуть под суд не пошел, - ответил Иван Бутусов, широкоплечий, скуластый мужик, кивая на деда Конкина.
– Мудрец не мудрец, а кольца отлил из бронзы, - ответил обиженно Конкин.
– И крышу сжег, - сердито вставил Волгин.
– Да ей и цена-то - грош.
– Как же это случилось?
– спросил Песцов.
Волгин начал неторопливо рассказывать, посмеиваясь. Конкин ревниво следил за ним, склонив голову.
– Задумал он кольцевые подшипники отлить. Смастерил вентилятор, слепил из глины форсунку наподобие ночного горшка, только горлышко узкое. Подладил ее снизу к горну, навалил кучу древесного угля и дунул. Уголья-то как пушинки разлетелись, искры в крышу. А крыша из щепы, что порох. В момент занялось и пошло рвать. Сбежался народ. А он крутится возле кузни, машет руками, как кочет крыльями, и кричит: "Граждане колхозники, не гневайтесь. По техническим причинам пожар произошел..." Затушили. Вошли в кузницу. Увидел я эту форсунку и спрашиваю: "Что это такое?" А он отвечает: "Это мое техническое изобретение". Эх, тут я и взбеленился. "Я тебя за такое пожарное изобретение, говорю, под суд отдам! Мы тебе трудодни платили, а ты изобретениями занимаешься... Работать надо, а не изобретать!"
Песцов крутил головой и смеялся.
– Оштрафовал он меня на десять трудодней, - сказал, смешливо щурясь, Конкин.
–
Все снова загоготали.
– А бронзовые кольца все ж таки отлил.
– Ты лучше скажи, как на Бутусова в суд хотел подавать?
– спросил Конкина Лубников.
– Я его Кулибиным обозвал, - стал услужливо пояснять Бутусов.
– Ну, пацаны и подхватили: "Кулибин, Кулибин!" Он так обиделся - жалобу в правление написал. В суд, говорит, подам. За оскорбление личности. Ну там ему шепнули: "Темнота! Кулибин - великий механик".
– А он?
– В район ездил...
– ухмыльнулся Конкин.
– В своей библиотеке неудобно справляться: а ну-ка врут? А потом жалобу, значит, забрал. Не возражаю, говорю, против Кулибина. Пусть мою кузницу и в квитанциях зачисляют на имя товарища Кулибина.
– Ну и как же?
– спросил, улыбаясь, Песцов.
– Волгин отказал. Много чести, говорит. Будь доволен, что пацаны из подворотни Кулибиным тебя зовут.
И снова хохот.
...Один раз ночью шли они с Волгиным домой. Неподалеку от правления, возле пятистенкой избы Торбы, гомонили мужики. А из раскрытых окон вырывались в дремотное небо свист и топот:
Эх, сыпь, Семеновна!
Подсыпай, Семеновна!
Неужели, Семеновна,
Юбка-клеш зеленая?
А потом нестройно, тягуче запели бабы:
Я одену тебя в темно-синий костюм
и куплю тебе шляпу большую...
Возле палисадника раздавались иные голоса:
– Что у них ноне - медовуха или самогон?
– Не-е! Спирту привезла Торба. На спиртозавод ездила...
– Намедни в магазине водку чайком назвала. Я ей, говорит, сроду не напиваюсь.
– И мужики с ними, вся компания.
– Вот живут, малина им в рот!
Говорили без осуждения, наоборот, иные с завистью, иные с восторгом.
Отойдя от палисадника на почтительное расстояние, Песцов спросил Волгина:
– Что у них за веселье?
– Да, наверно, курицу зарезали. Торба с фельдшерицей Бочаговой частенько гуляют. Мужики-то у них в колхозе не работают.
– А что ж они делают?
– Да так, все вокруг сельпо да школы околачиваются.
– Кто они такие? Рабочие или колхозники?
– Ни то ни се. В школе дрова рубят. Их Иван Бутусов, муж директорши, вроде при себе держит.
– И много у вас таких приблизительных колхозников?
– Всех не перечтешь. Они для блезиру работают в колхозе. А зарабатывают и на реке, и в тайге - кто плоты гоняет, кто корье пробковое заготавливает, кто клепку ясеня... Приспосабливаются. Жить-то надо. Мужики-то еще выкручиваются. А бабам туго.
– Давно уж не платите на трудодни?..
– Оно кому как. Вот бригадирам, учетчикам, охранникам платим. А теперь еще и механизаторам, звеньевым. Остальным прочим - нет. Не хватает. Ведь у нас одних охранников да объездчиков сорок человек.
– Кто у вас пьет? Больше все эти полуотходники?
– Да все пьют.
– От какого же богатства?
– Какое там богатство! Пьют из озорства... Чтоб не работать. Зерно воруют да самогон гонят.
– Но есть же охранники!
– Они сами и воруют.
– Так распустите их.
– Тогда и вовсе все растащат. Село большое, а поля-то аж до Уссури тянутся. Не-ет, избаловался народ. Работать не хотят. Лодыри...
– Но ведь им не платите?!
– Конечно, какая там плата...
– охотно соглашался Волгин.