Полый мир
Шрифт:
— На похоронах её сестра… как её, из Омахи… Сэнди! Сэнди говорила, что Пегги начала пить после того, как ты ушёл. Ей пытались помочь. Хотели записать к анонимным алкоголикам. Но, видно, результата не дало. — Уоррен снова глянул на Эллиса. Похоже, ему не удалось скрыть своих чувств, и Уоррен счёл за нужное добавить: — Она, э-э… всё-таки простила тебя. За Айзли и за всё остальное.
— Почему ты так думаешь?
— У неё была твоя фотография, да? С Айзли в Сидар Пойнте? Она ещё сложила её так, чтобы тебя не было видно? Сэнди сказала, что
Эллис всхлипнул.
Кухню фермы заполнял волшебный запах. Воздух был влажным: пёкся хлеб, бурлили кастрюли на чугунной плите, готовилось мясо — и всё напоминало Эллису о его далёком детстве, обо всех Днях благодарения, Рождестве и Пасхе. Тёмные силуэты поваров работали в лучах вечернего солнца, стелившихся через окна и двери. И это тоже напомнило Эллису о праздниках, когда он был совсем маленьким: у бабушки в её большом доме с печкой, ледником в подвале и цементной раковиной с откосом для стиральной доски. К бабушке провели электричество, но она выросла без него, и во многих комнатах по-прежнему обитала темнота.
В доме Файрстоунов было не только темно, но и тихо. На удивление тихо. Эллис и не ожидал, что обратит на это внимание. За свои почти шестьдесят лет он привык к шуму жилья: шороху кондиционера, кряхтению и гулу холодильника, жужжанию люминесцентных ламп, бормотанию телевизора, музыке радио или плеера. Но здесь слышалось лишь шарканье босых ног и степенное тиканье настенных часов, которое царило над всеми прочими звуками и, как метроном, задавало дому собственный ритм. В отличие от уютных запахов и тёплого солнца, тишина угнетала — точно дом умер без электричества.
Когда Эллис вошёл на кухню, все замерли и повернулись к нему. Жители фермы держали в руках глиняные горшки с печёными овощами и смотрели на Эллиса так же, как студенты, которых он видел на месте преступления. Наверное, все слышали, как он плакал на крыльце… Уоррен оставил Эллиса наедине с его горем и, осторожно забрав на время пистолет, прогулялся до амбара. Когда он вернулся, Эллис уже выплакал все слёзы. Внутри остались только слабость и пустота, словно его вырвало. Уоррен занял своё кресло-качалку и молча сидел рядом, пока их не позвали на ужин.
— Хватит таращиться, почему на столе пусто? — рявкнул Уоррен, проследовав за Эллисом на кухню. — Уж не обижайся. Ты в их глазах — вторая Мэрилин Монро или живой единорог. А может, и сам Христос. Два года прошло, а они мне всё под юбку заглядывают. Верно, Ял?
На Яле был кухонный фартук. Несмотря на одинаковые наряды — чёрные штаны и белые рубашки, — жителей фермы можно было различить по именам, вышитым на груди, как у работников заправок. Ял, выглянувший из-за двери, когда Эллис подходил к дому, теперь смущённо отвернулся и стал помешивать варево в большом, почерневшем от сажи, котле.
— Садись, — придвинул стул Уоррен. Сам же он направился к столу для разделки мяса
На стол уже выставили кривые глиняные миски с крупно нарезанной морковкой, картошкой, колбасой и квашеной капустой, корзину с только испечёнными булочками и тарелку с большим куском масла. Эллис сперва даже не понял, что это, потому что привык видеть его только в упаковке. На куске масла размером с кулак отпечатались чьи-то пальцы.
— Тебя, Эллис, ждёт настоящий пир, — пообещал Уоррен. Он обернул руку полотенцем и открыл дверцу печи. — Вот как нужно питаться. Всё свежее, прямо с грядки, из лесу или нашего загона. — Он вытащил из печи большую сковороду, на которой шипел окорок с золотистой корочкой. Уоррен поставил жаркое во главе стола, и фермеры стали рассаживаться. Их было пятеро, все на одно лицо с Паксом, но с какими-то угрюмыми, пустыми взглядами.
Когда все уселись за стол, Уоррен сложил перед собой руки, и остальные повторили его жест.
— Господи, спасибо за эту пищу и за то, что всё-таки не пришил Эллиса, — быстро проговорил Уоррен и добавил: — Аминь.
— Аминь, — хором вторили ему остальные.
Эллис ещё ни разу не видел, чтобы Уоррен молился перед едой. Хотя его друг гордо называл себя христианином, насколько Эллису было известно, тот никогда не ходил в церковь — даже на Рождество. Строго говоря, Эллис даже не знал, к какой конфессии Уоррен принадлежал. Возможно, тот и сам не в курсе.
— Налить вам чаю? — спросил его один из пяти клонов напротив.
— У нас ещё есть молоко и вино, — добавил другой. Глаза обоих горели желанием услужить.
Все замерли, ожидая его решения. Эллису было всё равно.
— А-а, давайте чай.
Первый, предлагавший чай, не сумел сдержать улыбку и подскочил так, словно ему оказали величайшую честь.
Стоявший во главе стола Уоррен усмехнулся и покачал головой, продолжая нарезать мясо. Ужин выглядел, точно картина Дня благодарения Нормана Роквелла, только вместо обеспеченной американской семьи за столом собрались близнецы-меннониты, все как один работающие на заправке.
— Я думал, религии больше не существует, — произнёс Эллис, приняв от Яла миску с морковкой.
— Как раз над этим работаю, — сказал Уоррен. — Никогда бы не подумал, что стану миссионером и буду учить язычников слову Божьему. Но, видать, если родился заново, положение обязывает. Декс откопал для меня где-то Библию, и я приучил их её читать. А, точно, надо же тебя со всеми познакомить. — Уоррен указывал на каждого ножом, капая на стол жиром, — Декс, Хиг, Вед, второй Вед и Ял. Декс — наш хирург и третий по старшинству после меня. Ещё в первый год вставил мне новое сердце. Вылечил рак и заодно привил от новых вирусов.