Помеченный смертью
Шрифт:
Морозов подумал.
– Иногда наступает момент, когда прозреваешь, – сказал он осторожно. – И охватывает такой страх, что хочется все бросить.
– Вы что-то узнали тогда, да?
Морозов молчал.
– Что-то такое, что с Рябовым связано?
Доктор вновь не ответил. Глаз собеседника Бородин не видел – их плотно прикрывал панцирь век.
– Его готовили к убийству?
Едва уловимый судорожный вздох.
– И вы об этом догадались?
Еще вздох.
– Вы узнали, кого должен был убить Рябов?
И вот тут – быстрый испуганный взмах ресниц. Бородин понял, что
– Кто? – быстро спросил он. – Кого должен был Рябов убить?
Он даже привстал с места, разволновавшись, и был похож на собаку, взявшую след.
– Кто жертва? – повторил настойчиво.
– Горбачев.
Это было так неожиданно, что Бородин сел на стул. С шумом втянул воздух и недоверчиво покачал головой:
– Горбачев? КГБ хотел убить Горбачева?
– Мне никто и никогда не говорил об этом. Но факты, свидетелем которых я был, выстроились так, что у меня не оставалось сомнений – Рябов должен убить Горбачева.
– И вы испугались, – сказал понимающе Бородин.
– Да, я испугался. И ушел.
– И больше Рябовым не занимались.
– Не занимался.
– И вообще его не видели.
– Видел.
– Когда? – вскинулся Бородин.
– Недавно. В тот день, когда вы свою семью проводили в Лондон и мы с вами ехали вдвоем.
– Вот черт, – пробормотал Бородин, вспомнив.
Он, оказывается, видел будущего убийцу Григорьева. Только тогда еще не знал о том, что тот – убийца.
31
Запущенный Бородиным механизм завертелся. Его близость к большим людям дала возможность выйти с информацией о человеке по фамилии Рябов на самый верх. И начался большой переполох. То, что поначалу выглядело лишь как разовая акция, пусть жертвой даже и оказался министр, теперь принимало зловещий и пугающий характер. Версию о том, что Григорьев просто кому-то мешал, за что и поплатился, отбросили и принялись лихорадочно разрабатывать другую – это была версия о зреющем в недрах бывшего КГБ заговоре. Теперь Григорьев представлялся лишь первой, но далеко не самой важной жертвой из длинного списка, составленного кем-то, о ком власти пока не имели ни малейшего представления. Разгромленный и просвечиваемый насквозь людьми президента бывший КГБ таил, как обнаружилось, опасность. Кто-то там уцелел, пройдя через сито чисток, затаился до поры и вот показал зубы, укусил, и полилась кровь. Акция с Григорьевым не могла быть единственной, за ней неизбежно последуют новые жертвы. Так считали люди, ведущие расследование, и Бородин не собирался их в этом разубеждать.
Сам он был уверен, что никто не будет покушаться на президента, что следующая жертва – он, Бородин, но поднявшийся переполох был ему выгоден. Возможно, люди, направляющие руку убийцы, затаятся, чтобы переждать неспокойное время, и у Бородина будет короткая передышка, которой ему как раз хватит на то, чтобы закончить дела. Потом он улетит в Лондон и заляжет там, никто его не сможет найти ни через неделю, ни через месяц, а по прошествии какого-то времени он сможет вернуться в Москву – все уже будет позади, и сделка состоится, и никому до Бородина уже не будет дела. Зачем кому-то его жизнь, если сделка состоялась и уже ничего нельзя поправить.
Он свое обещание сдержал, и фамилию Морозова не назвал никому. Сказал, что был телефонный звонок и некто – он специально подчеркнул, что голос говорившего был ему незнаком, – этот некто сообщил ему о Рябове и о следе КГБ. Человек не назвался, а причину звонка Бородину объяснил тем, что, по его информации, Бородин и покойный слыли приятелями, и кому же еще сообщать о своих подозрениях, как не бывшему другу покойного министра.
Бородин ежедневно приезжал на сеансы к Морозову, но темы Рябова они не коснулись ни разу, делая вид, что ничего и не было. Бородин этому радовался, потому что опасался, что его подслушивают. Это было вполне объяснимо, потому что на расследование были брошены большие силы и люди, разыскивающие убийцу, наверняка не останавливались ни перед чем, собирая необходимую для них информацию.
Всех подробностей разыскных мероприятий Бородин не знал, но кое-что до него доходило через высокопоставленных знакомых. Главной новостью было то, что Рябова нигде не могли найти. Ни его самого, ни даже каких-либо следов, указывающих на то, что этот человек когда-либо существовал. Ни в каких документах о нем не было упоминаний. О человеке по фамилии Рябов не мог вспомнить никто из опрошенных сотрудников службы безопасности – и те, кто еще работал, и те, кто давно отошел от дел.
Бородин не выдержал и после одного из сеансов, выведя Морозова на улицу, где вероятность подслушивания была меньше, сказал, заглядывая доктору в глаза:
– Рябова ищут, но его нигде нет.
– Прячется, – ответил на это Морозов бесцветным голосом.
– И следов его нет. Его как будто и не было. Понимаете? Никаких упоминаний о нем. Нигде.
– Следы могли быть уничтожены.
– Но не все.
– Почему же? – пожал плечами Морозов. – Сколько раз КГБ реформировался за последние годы? Не счесть. И в той суматохе какие-то документы запросто могли исчезнуть.
При слове «документы» Бородин вскинул голову, что-то вспомнил:
– Он же вам свои документы показывал! Паспорт!
– Поддельный, наверняка.
Но Бородина сейчас не это волновало.
– Там была фамилия! Он же живет сейчас под этой фамилией! Его в два счета разыщут! Фамилия какая там была?
– Не помню, – признался Морозов. Подумал и добавил: – Имя у него, кажется, Кирилл.
– Точно? – с сомнением просил Бородин.
– Мне так запомнилось. Не часто такое имя встречается.
– Не часто. Но по России этих Кириллов тысяч пятьсот, не меньше.
– И еще он сказал, что работает в какой-то организации, которая связана с водой.
– С водой? – переспросил Бородин.
– Да. Почему-то у меня это в памяти отпечаталось, что он с водой дело имеет.
– «Водоканал»? – подсказал Бородин. – «Водокоммунхоз»?
– Нет, не то.
– Газета «Водный транспорт»?
– Нет.
– Может, он на ГЭС работает?
– На ГЭС? – обернулся Морозов к собеседнику и наморщил лоб.