Помеченный смертью

Гриньков Владимир Васильевич

– П-с-с!

Двое ближайших к нему бойцов подскочили к двери, встали с обеих сторон, один из них нажал ручку двери и толкнул ее. Она открылась легко и бесшумно. Сидевший за столом человек взглянул недоуменно и даже привстал, а Хатыгов уже был рядом, и их разделял только стол.

– Фамилия? – спросил Хатыгов.

– Даруев.

Тогда Хатыгов ударил Даруева стволом автомата в живот, прямо через разделяющий их стол и будто попал в какую-то кнопку, потому что Даруев мгновенно обмяк и отключился.

– В машину его!

Даруева

понесли по коридору, где никто так и не вышел ни из одной из многочисленных дверей.

За воротами «пансионата» фургон остановился. Охранявший «дачников» боец выбежал из караулки. В одной руке он держал свой автомат, в другой – два «калашниковых» незадачливых стражей ворот.

– Как они? – спросил Хатыгов.

– Очухаются не раньше чем через час.

Хатыгов удовлетворенно кивнул и показал рукой себе за спину – садись в фургон, мол, уезжаем.

48

Морозова привезли в старинный особняк. Сопровождающий ввел его в дом и исчез, оставив Морозова стоять посреди большого, в зеркалах, зала, в углах которого высились вазы из натурального камня. Что-то подобное Морозов видел в Эрмитаже, и только он об этом подумал – открылись узорчатые двери в противоположном конце зала и появился Виталий Борисович.

– Нам так неожиданно понадобилась ваша помощь, что пришлось действовать крайне спешно.

Приблизился, пожал руку и увлек за собой в глубину дома. Прошли через анфиладу комнат, где не было ни одной живой души, и только смотрели с развешанных по стенам картин какие-то князья и графы, как определил для себя Морозов, и вдруг перед очередной дверью Виталий Борисович остановился.

– Вы ведь работали с Рябовым?

– Да.

– Хорошо его знаете как человека? Привычки, характер.

– Конечно.

Виталий Борисович кивнул.

– Мы здесь беседуем с одним человеком. Вы поприсутствуйте при разговоре, послушайте.

– И это все?

– Пока все.

Виталий Борисович открыл дверь. Морозов переступил порог и остановился. Он увидел небольшую, но аккуратно обставленную комнату, человека, сидящего у окна, но не он привлек внимание Морозова, потому что справа на диване сидела женщина, она повернула голову, когда Морозов вошел, и он ее мгновенно узнал – Анна. Та самая, которую он видел на острове. У нее под глазами были темные круги, и вообще она выглядела неважно. Морозов в растерянности обернулся к Виталию Борисовичу, а тот, будто и не заметил этого растерянного взгляда, деловито показал на кресло: «Садитесь!» – сам сел за хороший, старинной работы, стол.

– Так, продолжим, – предложил Виталий Борисович, обращаясь к Анне. – На чем мы с вами остановились?

Женщина промолчала. Морозову показалось, что она испугана.

– Ах, да! – будто бы вспомнил Виталий Борисович. – Говорили о Кирилле Митяеве, и я вас спросил, хороший ли он был специалист.

– Да.

– Кто снимал с приборов

показания, которые затем передавались в Москву?

– Кирилл.

– Значит, он умел это делать? Был профессионалом?

– Да. – Анна отвечала односложно и как будто с усилием.

– У вас никогда не возникало ощущение, что выполняемая Митяевым работа – это не совсем его родное? Что он умеет делать еще что-то, кроме наблюдения за природой?

Анна взглянула непонимающе.

– Ну представьте на минуточку, что человек сменил род занятий, – засмеялся Виталий Борисович, и его смех прозвучал очень неестественно. – Вы можете представить Кирилла в другой ипостаси? Ну, предположим – спортсмен. Он мог быть спортсменом? Не так, чтобы зарядку делать по утрам, а чтобы рекорды устанавливал, за чемпионское звание бороться.

Анна подумала и отрицательно качнула головой.

– Почему же? – удивился Виталий Борисович. – В нем роста два метра, мышцы лучше, чем у Шварценеггера.

– Характер, – тихо сказала Анна.

– А что – «характер»?

– Спортсмен должен быть бойцом. Видеть цель и стремиться к ней.

– А он – не такой?

– Нет. Совершенно.

И опять Виталий Борисович засмеялся. Он этим смехом, наверное, хотел подчеркнуть непринужденный характер их беседы, но это никого не могло обмануть.

– Я вас слушаю – и не узнаю Митяева, – сказал он. – Мне он другим казался. Ну, ладно, хоть вы мне расскажите, какой он.

Анна медленным жестом усталого человека провела по лицу рукой.

– Он очень мягкий, – сказала. – И даже, наверное, бесхребетный. Знаете такое определение? У него жизнь была нелегкая, а вот не сломался, не очерствел. Беззащитный какой-то.

– Он замкнутый человек?

– Нет. Очень непосредственный. К таким обычно люди тянутся. Женщины таких любят.

– За что? – улыбнулся почти игриво Виталий Борисович. – Уж не за бесхребетность ли, как вы говорите?

– За то, что, находясь с ним рядом, не испытываешь чувства опасности, – ответила Анна серьезно. – Женщины любят тех мужчин, рядом с которыми спокойно. Вот с ним спокойно.

– Потому что он сильный?

– Потому что добрый.

Виталий Борисович бросил быстрый взгляд на Морозова. Доктор едва заметно качнул головой.

– А мне говорили – он жесткий, – сказал Виталий Борисович. Он опять обращался к Анне: – Не жестокий, а жесткий. Вы понимаете разницу?

– Нет в нем жесткости.

– Он кричит по ночам?

– Что? – недоуменно воскликнула Анна.

– Он кричит по ночам? – спокойно повторил вопрос Виталии Борисович. – Какие-то слова, фразы – что вы помните?

– Я… Я не знаю… Откуда же мне знать?

– Разве вы с ним не сблизились? У нас с вами разговор очень серьезный, поэтому отвечайте на вопросы конкретно.

Он действительно был сейчас очень серьезен. Анна закусила губу и молча смотрела на собеседника.