Помеченный смертью
Шрифт:
– Такого человека я не знаю. И даже фамилию слышу в первый раз.
– А ведь вы с ним работали бок о бок.
– Где?
– Когда Рябовым занимались.
– Такой фамилии я не слышал.
– А какие фамилии вы слышали?
Морозов задумался, вспоминая.
– Ни одну не могу назвать.
– Почему? Не помните, что ли?
– Нет. Просто не слышал никогда. По имени все друг к другу обращались.
– Но фамилию Рябова вы откуда-то знаете.
– Я им все-таки занимался.
– Да, пожалуй, –
Машина вырвалась из города. Серая лента шоссе убегала вперед и упиралась в горизонт.
– Я вам покажу одного человека, – сказал Виталий Борисович. – А вы мне скажете – видели ли его раньше и при каких обстоятельствах. И вообще – послушаете, что он там будет говорить, а после мне прокомментируете.
– Мои комментарии вам не очень-то и нужны, кажется.
– Почему же?
– В случае с Анной…
– Не будьте столь злопамятны, – засмеялся Виталий Борисович.
– Там вы тоже говорили, что надо послушать…
– Говорил, – легко согласился Виталий Борисович. – И вы нам очень помогли.
– Чем же?
– Тем, что дали понять: он – это не он. Рябов то бишь. Вы Рябовым занимались. А тот человек, о котором нам только что эта женщина рассказывала, – он совсем другой. Тут вы правы. Это и требовалось узнать.
На обочине, прямо перед километровым столбом, стоял «уазик». Виталий Борисович остановил машину, из «уазика» выглянул человек, и Морозов узнал его, это был Хатыгов. Хатыгов махнул рукой – езжайте за мной! – и тронул «уазик» с места.
– Этого человека вы мне хотели показать? – поинтересовался Морозов мрачным голосом.
– Нет, – рассмеялся Виталий Борисович. – С этим у меня вопросов нет. По нему картина ясная.
Проехали совсем немного и свернули направо. Неширокая дорога петляла между полей. Проехали какое-то село, обогнули пруд, потом еще один, с асфальта съехали на грунтовку, начался негустой и светлый лиственный лес. Деревья вдруг расступились, и Морозов увидел кирпичное строение, похожее на сарай под деревянной, местами уже провалившейся, крышей. У сарая стоял фургон, из-за которого, едва появились машины, выглянул какой-то парень. Он был коротко острижен и цепок взглядом, и Морозов узнал в нем одного из попутчиков своего недавнего путешествия на остров. Еще здесь был бородинский «Мерседес», и когда Морозов эту машину увидел, у него немного отлегло от сердца.
Хатыгов выпрыгнул из «уазика», пошел к сараю. Виталий Борисович обернулся к своему спутнику и предложил:
– Идем.
Голос его звучал так буднично, что поначалу ввел Морозова в заблуждение, и только у самой двери, ведущей в сарай, доктор понял, что происходит нечто из ряда вон выходящее, потому что Виталий Борисович легонько придержал его за локоть и сказал в спину:
– О том, что увидите здесь, – никому.
Морозов резко обернулся.
– Я вас понял, – сказал Морозов, смешавшись.
Вошли в сарай. Прямо перед ними была стена. Слева – дверь, справа – пролом. Осколки кирпичей лежали россыпью.
– Сюда, – шепнул Виталий Борисович и подтолкнул доктора к пролому.
Там, за стеной, Морозов увидел просторное помещение. Свет проникал из проломов в крыше. В центре на каком-то подобии табурета сидел человек – тщедушный, лысоватый и очень, как показалось Морозову, испуганный. У него лицо было неживое, абсолютно белое. Рядом с ним переминались с ноги на ногу хатыговские парни – все в бронежилетах и с автоматами, и вид поэтому имели грозный. В отличие от самого Хатыгова, который в свой неказистой рубашке совершенно не производил впечатления.
– Вот этот, который сидит, – ткнул пальцем Виталий Борисович. – Вы его знаете?
– Нет.
– Присмотритесь. Вы должны были его видеть.
– Нет, – повторил Морозов.
Виталий Борисович посмотрел на него внимательно.
– Ладно, – сказал, подумав. – Пусть так. Вы присаживайтесь.
– Куда? – поинтересовался Морозов и обвел рукой окружающее пространство. – На вот эти битые кирпичи?
– А почему бы и нет?
Виталий Борисович сложил кирпичи один над другой и сел на них. Морозов последовал его примеру.
– Нет, – сказал Виталий Борисович. – Так не годится. Я должен видеть ваше лицо.
Доктор развернулся и, когда заглянул в глаза своему спутнику, понял, что не в том дело, чтобы его лицо было видно, просто хочет Виталий Борисович, чтобы Морозов к происходящему там, в глубине сарая, находился спиной. И от этого открытия у него почему-то неприятно похолодели кончики пальцев.
– Где Рябов? – раздался за спиной Морозова резкий голос.
Это был Хатыгов.
– Не знаю.
Видимо, ответил тот, что сидел на табурете.
– Где Рябов?
И опять:
– Не знаю.
Раздались какие-то хлопки, Морозов поднял глаза на Виталия Борисовича, но тот выглядел невозмутимым, на его лице нельзя было прочитать ничего, и вдруг Морозов понял, что Хатыгов бьет лысоватого – по щекам, как Анну в тот раз на острове.
– Где Рябов?
– Он сбежал.
– Когда?
– Два дня назад.
Значит, Морозов правильно понял суть действий Хатыгова. Подавляет человека, унижает его, низводя до состояния бессловесного животного, и тем самым ломает. Сломав, может сделать с человеком все, что заблагорассудится.
– Да ты лжешь, кажется.
И опять хлопки.
– Это правда, – сказал мужчина с каким-то всхлипом.
Плачет он, что ли? Морозов обернулся бы, но не смел при Виталии Борисовиче, а тот по-прежнему сохранял невозмутимость.