Помещицы из будущего
Шрифт:
– На пастбище? – Аглая Игнатьевна чуть снова не перекрестилась, но сдержала этот порыв, успев только ткнуть себя в лоб пучком из трех пальцев. – Господь с вами, барышни! Зачем это?!
– Надо, - отрезала подруга и сунула ей в руки корзину. – Мы недолго, не переживай.
Остап молча выслушал нас, потом позвал парня, который вместе с другими по очереди гонял коров, и мы вчетвером отправились смотреть на пастбище.
Майский день радовал хорошей погодой, жужжали насекомые, в леске щебетали птицы, а легкий
С правой стороны искрилась поверхность реки, в которой отражалось голубое небо. По нему пробегали пушистые облака, похожие на порванную вату, а в вышине парил ястреб-перепелятник. С левой же стороны раскинулись бесконечные поля, которые, видимо, и арендовал у нас сосед. Как раз между полем и рекой расположилось пастбище продолговатой формы.
– Вот это и есть выгон, - сказал пастух, после чего помахал сидящим под деревом парням. – Егор! Никифор!
Они направились к нам, а Таня, не став их ждать, пошла в сторону реки.
– Барышня? – удивленно и растерянно улыбнулся молоденький пастушок в длинной неподвязанной рубахе. – Это вы, что ли?
Его товарищ оказался более сообразительным. Он толкнул его локтем под ребра, а сам поклонился мне.
– Чего изволите, барышня?
– Пока ничего. Осмотреться надо бы, - ответила я, наблюдая за Таней, расхаживающей по пастбищу. – Я позову, когда понадобитесь.
Парни опять низко поклонились, а я пошла к подруге, которая приблизилась к реке и остановилась у воды.
– Это никуда не годится, - не оборачиваясь, сказала она, услышав мои шаги. – Тут бы провести поверхностное улучшение… расчистить участок, уничтожить кочки, кротовины, убрать камни…Травы подсеять. Мятлик, лисохвост, белый клевер, овсяницу… Ту же люцерну… Место хорошее, далеко коров гонять не надо. Но, увы, это пока нереально. Ты еще на подходы к реке посмотри! Скотине ведь чтобы напиться, нужно так извернуться, что не дай Бог! Она же вязнет здесь! А от жажды пьет из луж и болот. Вот тебе и паразиты!
– И что ты предлагаешь? – поинтересовалась я, отмахиваясь от назойливых насекомых.
– Искать другие места для выпаса. Надо пастухам приказать, чтобы взялись за это дело. Их никто долгое время не контролировал, вот они и ленились. Зачем им куда-то идти, что-то искать, если под боком вот это вот… А животные страдают, – Таня обернулась и посмотрела на парней. – Пойдем, уму разуму учить охламонов этих.
А по возвращении домой нас ждал сюрприз. В усадьбу прибыл Николай Григорьевич собственной персоной. Сначала мы увидели довольно дорогую коляску, а потом услышали неприятный, визгливый голос, доносящийся из открытых окон.
– Это еще кто? – Таня подошла к дому и поманила меня пальцем, которым потом показала на ухо. Намекая, что надо бы подслушать
– Знаете ли, Аглая Игнатьевна, это уже ни в какие ворота! – возмущенно говорил незнакомец. – Что значит мне в кабинет заказано?! Кем?!
– Барышнями и заказано, - отвечала нянюшка. В ее голосе слышалась неловкость, она явно чувствовала себя не в своей тарелке. – Сказали в кабинет никого не пускать, книги расчетные никому в руки не давать! Николай Григорьевич, мое дело маленькое! Здесь хозяйки есть!
Тут она, конечно, от себя добавила. Было сказано, что именно его не пускать, но видать Аглая Игнатьевна постеснялась озвучить распоряжение в первоначальном варианте, чтобы не обидеть гостя.
– Не пойму я, что приключилось? Отчего это я в немилость впал? – он почти повизгивал от злости. – Ой, странно все это! Ой, странно!
– Пусть и странно, но я поперек не пойду! Вот вернуться Елизавета с Софьей, пущай и объясняются с вами! – нянюшка попыталась увести разговор в другое русло. – Может, наливочки? С дороги, а?
Мы отошли от окна, догадавшись, кто пожаловал, и Таня тихо сказала:
– Явился, благодетель! Пойдем, поздороваемся.
На вид Николаю Григорьевичу было лет пятьдесят или около того. Маленький, круглый, словно мячик, он напомнил мне Лосяша из Смешариков. Только вместо рогов у него торчали в разные стороны редкие волосы, оставшиеся по бокам от блестящей плеши. Мясистый красный нос, бесцветные глаза навыкате и обвисшие щеки вызывали неприятные ощущения.
Стоило нам войти в гостиную, он вскочил с места и засеменил, быстро перебирая кривыми ногами, обутыми в начищенные сапоги.
– Елизавета! Софья! А вот и вы! Наконец-то, свиделись! – Николай Григорьевич принялся целовать нам ручки мокрыми губами. – Как вы себя чувствуете? Вижу, что все хорошо! Ишь, какие щечки розовые! Красавицы! Красавицы барышни!
Какой неприятный тип! Я заметила, как Таня скривилась, глядя на его лысину, склонившуюся над нашими руками.
– Добрый день, - поздоровалась я, пряча руки за спину. – Как ваше драгоценное здоровье?
– Пока не жалуюсь. Правда, намедни мигрень донимала, - ответил Николай Григорьевич, после чего с улыбочкой добавил: - Мне бы ключ от кабинета. Требуется кое-какие расчеты провести.
– Мы с Елизаветой Алексеевной решили, что и так слишком долго пользовались вашей добротой, - вежливо ответила Таня. – Пора и честь знать. С этих пор мы сами будем вести расчеты, а также хозяйственные дела.
– Что? – он настолько опешил, что на несколько секунд потерял дар речи. – Но… но… Это невозможно! Вы не можете управлять усадьбой! Вы вообще ничем не можете управлять, и скоро это подтвердит суд, назначив попечителя! Но до этого момента я должен все сохранить! Это моя обязанность, как верного друга вашей семьи!