Помещик Пушкин
Шрифт:
Пока этот автограф считался утерянным и мы знали о нем только по неточным сообщениям Анненкова, можно было толковать о том, что помета «Усл. о см. 25» содержит указание на год (1825-й), в который Пушкин услышал о смерти Ризнич. Но теперь, когда мы можем прочитать пометы на новонайденном автографе, мы, кажется не должны сомневаться, что «Усл. о см. 25» означает «услышал о смерти [Ризнич] 25 июля», а «У. о. с. Р. П. М. К. Б. 24, «услышал о смерти Рылеева, Пестеля, Муравьева, Каховского, Бестужева 24 [июля]. Чтобы покончить с историей этого стихотворения, нужно указать, что Пушкин в рукописи сообщил его Туманскому; по крайней мере, в письме от 2 марта 1827 года В. И. Туманский писал Пушкину: «Одна из наших новостей, могущая тебя интересовать, есть женитьба Ризнича на сестре Собаньской, Виттовой любовнице. В приданое за
Еще раз остановимся на той строфе элегии, которая рисует характер увлечения Пушкина Ризнич. В 1828 году Пушкин писал о себе:
Вы знаете, друзья, Могу ль на красоту взирать без умиленья, Без робкой нежности и тайного волненья, Уж мало ли любовь играла в жизни мной? Уж мало ль бился я, как ястреб молодой, В обманчивых сетях, раскинутых Кипридой!Но всякая любовь индивидуальна.
Какой же характер имела любовная схватка Пушкина в 1823 году? Страсть к Ризнич оставила глубокий след в сердце Пушкина своею жгучестью и муками ревности.
Так вот кого любил я пламенной душой, С таким тяжелым напряженьем, С такою нежною томительной тоской, С таким безумством и мученьем!Тяжелое напряженье любви, нежная, томительная тоска, безумство и мученье — вот характерные признаки увлечения Пушкина, его страсти.
Последнее — вернее. Современники рассказывали проф. Зеленецкому, что Ризнич любила быть окруженной толпой поклонников, что Пушкину приходилось соперничать из-за ее любви. Яркое изображение своих мук Пушкин оставил в элегии: «Простишь ли мне ревнивые мечты». Многочисленные намеки на действительность объясняются только при предположении, что элегия обращена к Ризнич; проф. Зеленецкий в своей статье доказал это вполне убедительно.
Простишь ли мне ревнивые мечты, Моей любви безумное волненье? Ты мне верна: зачем же любишь ты Всегда пугать мое воображенье? Окружена поклонников толпой, Зачем для всех казаться хочешь милой И всех дарить надеждою пустой Твой чудный взор, то нежный, то унылый? Мной овладев, мой разум омрачив, Уверена в любви моей несчастной, Не видишь ты, когда, в толпе их страстной, Беседе чужд, один и молчалив, Терзаюсь я досадой одинокой; Ни слова мне, ни взгляда… друг жестокой! Хочу ль бежать: с боязнью и мольбой Твои глаза не следуют за мной. Заводит ли красавица другая Двусмысленный со мною разговор, Спокойна ты; веселый твой укор Меня мертвит, любви не выражая. Скажи еще: соперник вечный мой, Наедине застав меня с тобой, Зачем тебя приветствует лукаво?.. Что ж он тебе? Скажи: какое право Имеет он бледнеть и ревновать?.. В нескромный час, меж вечера и света, Без матери, одна, полуодета, Зачем его должна ты принимать?.. Но я любим… Наедине со мною Ты так нежна! Лобзания твои Так пламенны! Слова твоей любви Так искренно полны твоей душою! Тебе смешны мучения мои; Но я любим, тебя я понимаю. Мой милый друг, не мучь меня, молю: Не знаешь ты, как сильно я люблю, Не знаешь ты, как тяжко я страдаю.Это стихотворение было написано в 1823 году и напечатано в «Полярной Звезде на 1824 год», с многочисленными опечатками, заставившими Пушкина напечатать его вновь у Булгарина, в «Литературных
И в самом стихотворении, и в набросках — яркая картина мук ревности, мук томительной и жгучей чувственной любви… Эта картина и изображение страсти в элегии «Под небом голубым» набросаны одними и теми же красками. В нашем воображении вырисовывается образ обольстительной женщины, которая приковывала к себе властью своей красоты и чувственного влечения. Она умела возбуждать чувство ревности, могла измучить человека и хотела овладеть всеми. Первые месяцы пребывания Пушкина в Одессе ознаменовались «безумными волненьями» любви к Амалии Ризнич, и только под конец его пребывания новая страсть, не похожая на эту, вытеснила образ Ризнич из сердца Пушкина. Но период увлечения Ризнич остался памятным. В 1826 году Пушкин окончил в Михайловском шестую главу «Онегина», в ней мы находим следующие строфы, в печати выброшенные. XV строфа ясно рисует отношения Пушкина к чувству ревности:
Да, да, ведь ревности припадки — Болезнь, так точно, как чума, Как черный сплин, как лихорадки, Как повреждение ума. Она горячкой пламенеет, Она свой жар, свой бред имеет, Сны злые, признаки свои. Помилуй Бог, друзья мои! Мучительней нет в мире казни Ее терзаний роковых. Поверьте мне, кто вынес их, Тот уж, конечно, без боязни Взойдет на пламенный костер, Иль шею склонит под топор.Это описание ревности говорит о том, что поэту были хорошо знакомы ее муки. Следующая строфа посвящена памяти той, которая заставила поэта перенести все терзания, всю болезнь ревности:
Я не хочу пустой укорой Могилы возмущать покой; Тебя уж нет, о, ты, которой Я в бурях жизни молодой Обязан опытом ужасным И рая мигом сладострастным!.. Как учат слабое дитя, Ты, душу нежную мутя, Учила горести глубокой; Ты негой волновала кровь, Ты воспаляла в ней любовь И пламя ревности жестокой. Но он прошел, сей тяжкий день: Почий, мучительная тень.Эта строфа является как бы комментарием к элегии 1823 года: «Простишь ли мне ревнивые мечты». Вряд ли мы ошибемся, если скажем, что эти строфы вызваны воспоминаниями о Ризнич.
К Ризнич принято относить стихотворение «Иностранке» (В альбом):
На языке, тебе невнятном, Стихи прощальные пишу, Но в заблуждении приятном Вниманья твоего прошу: Мой друг, доколе не увяну В разлуке, чувство погубя, Боготворить не перестану Тебя, мой друг, одну тебя! На чуждые черты взирая, Верь только сердцу моему, Как прежде верила ему, Его страстей не понимая.Под этими стихами в рукописи стоит следующая помета: “Veux-tu m’aimer? 18, 19 mai 1824 PI. S. D”. Ризнич получила заграничный паспорт 30 апр. 1824 года и, по справке проф. Зеленецкого, выехала в первых числах мая. С некоторой натяжкой можно было бы первые числа мая дотянуть до 18, 19 мая для того, чтобы иметь возможность относить эти стихи к Ризнич. Но этому мешает, главным образом, то, что первый его набросок мы находим в записной книжке 1820–1821 года, т. е. того времени, когда о Ризнич Пушкин не имел никакого представления. Другой черновой набросок этого стихотворения мы встречаем в кишиневской тетради 1822 года. Во всяком случае, первоначально Пушкин предназначал стихи для иностранки, нам неизвестной; быть может, в окончательной редакции он посвятил его Ризнич, но тогда, конечно, на это стихотворение можно смотреть только как на альбомную заметку, не более, а не как на искреннее выражение глубокого чувства; в последнем случае поэт не стал бы приспособлять к моменту свои старые стихи. Вернее всего относить эти стихи не к Ризнич, а к особе, имя которой нам неизвестно.