Помещик Пушкин
Шрифт:
Молва о лютеранстве княгини нашла место и в переписке П. А. Плетнева с Я. К. Гротом. 11 ноября 1843 года Плетнев писал из Петербурга в Гельсингфорс Гроту: «На чай отправился к Суворовым, здесь поселившимся. Муж [князь Константин Аркадьевич] отправился ко двору датскому для негоциаций о свадьбе В. К. Александры Николаевны с принцем Гессенским. У жены нашел двух больших княжон Голицыных, родных племянниц этого князя Суворова. Они выросли и воспитались в Париже, почему и смешно еще говорят по-русски: мать их, урожденная княжна Суворова, даже приняла лютеранскую веру».
Точные и обстоятельные сведения об отпадении княгини М. А. Голицыной от православия находим в очень редком и совершенно неизвестном в русской литературе труде известного диакона Вильяма Пальмера, которому довелось играть немалую роль в истории религиозной жизни княгини. Пользуясь этой книгой, я ограничусь здесь только
Отпадение княгини от православия случилось в конце 1839-го или в начале 1840 года, когда она вместе с дочерьми после продолжительного пребывания в Италии перебралась на жительство в Женеву. Любопытно, что, живя в общении с католическим миром, она вынесла отрицательное впечатление о «суеверии» католической религии. Неизвестно, под каким влиянием Голицыны восприняли протестантскую точку зрения на руководственное значение Св. Писания. Но, читая Св. Писание, они пришли к заключению о решительном несоответствии Св. Писанию учения и обрядов Православной церкви, и, наоборот, знакомство с английской «Книгой общих молитв» (Common Prayer-Book) внушило им мнение о полном согласии с Св. Писанием гимнов, молитв и наставлений этой книги. Отсюда возник интерес к англиканству. Сначала старшая дочь, а потом мать и средняя дочь начали посещать английскую церковь в Женеве и принимать участие в приобщении Св. Таинств. Случайно бывший в Женеве Ирландский декан (Lord Edward Chichester) принял их в лоно англиканской церкви. О своем отпадении и переходе они написали в Петербург князю М. М. Голицыну, а княгиня М. А. — и самому Николаю Павловичу, который выразил свое крайнее неудовольствие по этому поводу.
Сам М. М. Голицын был в отчаянии: он неясно представлял себе сущность англиканства и признавался, что ему меньше было бы горя слышать о переходе всей семьи в католичество. Были приняты официальные меры к возвращению Голицыных в православие: священнику нашей Бернской миссии было поручено увещевать отпавших, но первые его попытки были бесплодны, и если дальнейшие увенчались успехом, хотя только в отношении к дочери, то, главным образом, благодаря вмешательству в этот религиозный инцидент семьи Голицыных известного диакона Вильяма Пальмера, который в сороковых годах упорно, но тщетно хлопотал о соединении церквей, англиканской и православной и совершил с этою целью ряд поездок в Россию.
Обращение Голицыной сыграло большую роль в истории возбужденного Пальмером вопроса о соединении церквей, — роль, совершенно не освещенную ни в нашей богословской, ни в нашей исторической литературе. Чтобы понять значение инцидента Голицыной для дела самого Пальмера, надо сказать, что он вначале считал англиканскую и Православную церковь ветвями единой католической церкви и на этом основании добивался от нашего Синода разрешения допустить его, как члена истинной церкви, к принятию Св. Тайн. Такое допущение в приобщении к Таинствам, по мысли Пальмера, и должно было послужить началом соединения церквей. Принятие же Голицыной в лоно англиканской церкви противоречило такой точке зрения Пальмера, ибо ясно, что англиканская церковь не имеет права принимать православных, как обращенных, раз не усматривается существенных различий между православием и англиканством. Поэтому когда в первую поездку свою в Россию в 1840–1847 годах Пальмер услышал от князя Голицына рассказ об обращении его жены, то он сразу заявил, что это очевидное недоразумение и что православный человек не может быть «обращен», а может принимать участие в англиканском богослужении, оставаясь членом Православной церкви. М. М. Голицын заинтересовался словами Пальмера и просил его изложить свои взгляды с тем, чтобы он мог послать в Женеву его письмо. Пальмер согласился, написал одно, потом другое письмо М. М. Голицыну, а затем вступил в непосредственную переписку с его дочерью. Когда в 1841 году князь Голицын уезжал в Женеву, он даже взял с Пальмера слово приехать, если нужно, в Женеву.
Письма ли Пальмера подействовали или убеждения отца, но старшая дочь вернулась в православие и вместе с отцом возвратилась в этом году в Россию, а М. А. Голицына переехала в Париж. М. М. Голицын написал Пальмеру отчаянное письмо с просьбой приехать в Париж и убедить его жену. Пальмер весьма тщательно и настойчиво позаботился о выполнении этой просьбы. Он доказывал княгине, что она неправильно считает себя «обращенной», так как, с одной стороны, при сходстве исповеданий нет надобности в обращении, а с другой стороны, для действительного «обращения» недостаточно было принять участие в богослужении и принимать Св. Тайны по обряду англиканскому, а надо быть принятым, после отречения от старой веры с соблюдением формальностей и с надлежащего разрешения.
«Все попытки вернуть меня к православию, — писала она Пальмеру, — будут тщетны. Я не ищу, я обрела… Помимо всего, мы исходим из совершенно различных принципов. Вы делаете из религии общение душ, религиозную дисциплину. Для меня религия — вопль потерпевшего крушение к Спасителю, ответ Спасителя и благодать». В январе 1842 года Пальмер лично познакомился с княгиней и имел с ней беседы. Так как княгиня Голицына желала участвовать в англиканском богослужении не как член православной и близкой, по взгляду, религии, а как член англиканской, — для чего она не хотела представить оснований, то Пальмер, найдя единомышленника в шотландском архиепископе в Париже Матвее Лескомб (Matthew Luscombe), добился того, что Голицыной было отказано в допущении к англиканской Евхаристии. Но это не изменило ее взглядов, и она отправилась в Лондон и там продолжала посещать английские церкви. Частный случай дал Пальмеру повод поставить общий вопрос, на каких же условиях должно совершаться принятие православных в англиканскую церковь. Этот же вопрос приводил к постановке еще более общего вопроса — о возможности церковного общения и единения, если разница между православием и англиканством несущественна. Эти вопросы послужили предметом апелляции, с которою Пальмер и сочувствующие ему духовные лица обратились к синодам шотландской церкви.
Как материал для суждения, была составлена огромнейшая книга, содержащая подробнейшее и документированное изложение всей истории Голицыной и пальмеровских попыток обращения к русскому Синоду. Эта книга была отпечатана не для продажи и является очень редкой. Ее заглавие: «An Appeal to the Scottish Bishops and Clergy and Generally to the Church of their Communion», Edinburg. MDCCCXLIX. Стр. XVIII+CCXL+464. Сообщаемые нами данные извлечены из этой именно книги. Голицына не названа по фамилии, а упоминается под Madame А. Но еще до апелляции, составленной в 1848 году, Пальмеру было не мало дела с Голицыной. Когда она на короткое время приезжала в Россию, здесь как раз был Пальмер, который и тут воспрепятствовал ей участвовать в богослужении в английской церкви. Но, несмотря на все это, княгиня везде, где только могла, посещала английские церкви и продолжала считать себя членом англиканской церкви. Так было и в момент составления апелляции в 1848–1849 году. Любопытно, что в 1844 году притеснения и преследования за веру русской княгини стали предметом многочисленных статей и памфлетов в западной прессе, доставивших немало огорчения княгине. История ее религиозных переживаний заслуживала бы подробного изложения, но на это потребно другое время и другое место.
Нельзя не отметить любопытной особенности религиозного обращения княгини Голицыной. Она жила, по-видимому, в католической атмосфере; ее современники и современницы из высшего света изменяли своей вере ради католичества. Естественнее было бы ожидать и от нее перехода в это исповедание, но ее пленил мистицизм протестантский. Таким образом ее религиозные переживания трудно считать шаблонными, и если в обращениях нашей знати к католичеству, которые одно время были почти эпидемическими, можно указать немало случаев — результатов не рассуждающего подражания, моды и других чисто внешних влияний, то на протестантский пиетизм моды не было, и обращения в лютеранство были редки…
Нежное участие к больному поэту, доступность высоким наслаждениям искусства, общение с выдающимися людьми Запада (Шатобриан, Сисмонди), наконец, своеобразный религиозный опыт, завершившийся обращением к протестантской мистике, — все это указывает на натуру недюжинную и может послужить к оправданию нашего намерения привлечь внимание к этой княгине-лютеранке и обратиться с просьбой ко всем лицам, в распоряжении которых находятся какие-либо сведения или документы о ней или ее переписка, не отказать в сообщении всех подобных материалов в Комиссию по изданию сочинений Пушкина при Отделении Русского языка и словесности Императорской Академии Наук.
Но существовавший интерес к личности княгини М. А. Голицыной создан не изложенными данными о ней, впервые нами собранными, а некоторыми отношениями ее к жизни и поэзии Пушкина. Она — «северная любовь» Пушкина! Переходя к разбору гипотезы о северной любви, выдвинутой Гершензоном, нелишне заметить, что его мнение, насколько мне известно, до сих пор оспаривал в печати один Н. О. Лернер. Поэтому в дальнейшем мы должны считаться и с рассуждениями Лернера.