Помор
Шрифт:
— Строго на север, — ответил Савва. — Там горушки такие стоят, а в долинке — прудик.
— Тогда вперёд, и с песней!
Задерживаться не стали, поехали, солнцем палимы, опустив головы под накатом нескончаемого тепла. Несколько раз пили понемногу, время от времени останавливались, чтобы смочить губы лошадям. Рты у людей пересохли, губы обветрились и потрескались, каждое движение глаз вызывало боль в обожжённых веках. Вода испарялась, покидая тела, кровь густела, движения замедлялись… А вдали, хоть и не очень-то далеко, клубилось
Белый песок Чихуахуа пошёл плотный, слежавшийся, копыта коней в нём почти не проваливались, но заставить бедных животных скакать было бы жестоко. Всадники покидали сёдла и плелись рядом, ведя коней в поводу — пусть хоть так отдохнут.
Коломин обнял коня за шею, почти повисая на нём, и хрипло дышал, перебарывая слабость.
— Вы как? — остановился рядом Чуга.
— Да всё нормально, — слабым голосом ответил Савва. — Устал просто…
— Нельзя нам отдыхать, — сказал Фёдор виновато. — Ежели первыми до воды дойдём, спасёмся, а вот ежели они… Нас тогда даже убивать не придётся, сами сдохнем.
Коломин поднял взгляд и кивнул на небо, где чертил круги терпеливый канюк:
— Вона, ждёт уже. Проголодалась птичка…
— Не дождётся…
Полумёртвые от усталости, они доплелись-таки до холмов, из которых выпирали обгрызенные ветром скалы. Зелень почти не бросалась в глаза, лишь кое-где росли агавы и окотилло.
Зато сразу за возвышенностью пролегала низина, где блестел прудик, охраняемый рощицей колючих груш, юкки, случайных слоновых деревьев и одиноких колонн трубчатых кактусов. Оазис!
Потерянный и возвращённый рай.
Лошади заржали, почуяв воду. Чуга спешился и, спотыкаясь, добрёл до озерца. Первый глоток вызвал спазм в желудке, потом стало легче.
— Пейте побольше, — хрипло сказал Коломин, — впрок! Накачивайтесь водой!
Фёдор поднялся к скалам и глянул в сторону юга. Пыльная тучка сделалась ближе…
Обернувшись к друзьям, он сказал:
— Винтовки в руки — и сюда! Пока их жажда томит, а мы напоены, у нас маленький перевес. Только уговор — близко не подпускать, а то сомнут. Ван, тебе вера не позволяет врагов кончать?
— Дазе лосадей… — вздохнул китаец.
— А стреляешь метко?
— Оцень метко!
— Тогда твоя задача простая — продырявь им все фляжки!
— Холосо!
— У-Йот! Собери сушняка на пару хороших костров и сложи на флангах. Зажгём, когда стемнеет, а то как бы они не обошли нас в темноте.
— Йа, йа! Йаволь…
Чуга поостерёгся ложиться на раскалённый песок и устроился на коленях за каменными глыбами. Щель между ними напоминала бойницу. Савва забрался на вершинку низенькой скалы, похожей на постамент без памятника, и скорчился там. Манза с немцем застыли по сторонам, справа и слева.
Облако пыли стало близким настолько, что Фёдор различил отдельных всадников. Кони перебирали ногами из последних сил, высунув сухие языки. «Чего вот над животинами-то
— Эй! Стойте где стоите! — прокричал он на корявом испанском. — А то ляжете!
— Сдавайся, гринго! — завопил здоровый мексиканец в чёрной широкополой шляпе с плоской тульей.
По голосу Фёдор узнал Мигеля Баку и нажал курок. Лицо Баки, припорошенное белой пылью до такой степени, что походило на грим Пьеро, украсилось красной кровью. Мигель взмахнул руками и свалился с коня.
В тот же момент привстал Коломин и выпустил три пули. Мексиканцы, утомлённые дорогой и обезвоживанием, ответили с запозданием — Савва уже упал на камни, а ответный свинец щёлкнул по скале на третий удар сердца.
Уве-Йорген стрелял прицельно. Первый раз он не попал, зато второй патрон был истрачен не зря — мексиканец на красивой белой лошади схватился за грудь почти театральным жестом и рухнул коню на шею, безвольно свесив мёртвые руки.
— Попал!
Ван словно дожидался, когда мексиканцы развернут коней, чтобы, не дай бог, животных не подранить, и сделал четыре быстрых выстрела. Никому не причинив смерти, манза добился желаемого — из полупустых фляжек мексиканцев струйками забрызгала вода, утекая безвозвратно.
Ругаясь последними словами, нападающие отступили — державшие оборону подгоняли их меткими выстрелами, убив ещё одного и ранив троих.
— Их осталось восемь человек! — доложил Коломин, не поднимая головы. — По двое на каждого!
— Если они дождутся темноты… — медленно проговорил Чуга.
— А смогут ли? — перебил его Савва. — Они догнали нас, потому как скакали без отдыха, почти загнав коней. И воды у них нет!
— Ван! — окликнул китайца помор. — Сколько ты фляг пробил?
— Пять или сесть! Две или тли осталось.
— Отличненько… Стало быть, подерутся за воду-то.
Мексиканцы засели за камнями, валявшимися на «берегу» арройо, сухого русла ручья, в низинке. Если хорошенько поработать, можно докопаться до сырого песка. Наберёшься терпения — и на дне ямы наберётся со стакан мутной воды…
Терпения, однако, не хватило. До Фёдора донёсся взрыв проклятий и сухой звук выстрела, после чего двое всадников — с целыми флягами! — потрусили назад, на юг, часто оборачиваясь и грозя стволами «товарищам».
— Если повезёт, — проговорил Коломин, — доберутся до Тотемных холмов, а если нет…
Чуга посмотрел в желтовато-медное небо, где кружил гриф-стервятник. Если нет, пернатому достанется конина и человечина на обед.
Добрый час не было заметно никакого движения, лишь однажды тоскливо заржал конь. А потом над вывалом камней замелькала тряпка, имевшая отношение к белому.
— Не стрелять! — скомандовал помор, испытывая облегчение. Любой мир лучше войны.
Тощий мексиканец, спотыкаясь и брякая шпорами, подошёл поближе и сказал: