Поморы (роман в трех книгах)
Шрифт:
— Продолжай свою работу. А самовар я поставлю.
Ермолай переглянулся с Суховерховым и, сев поближе к свету, снова взялся за шило.
— Есть у тебя клюква, Ермолай Иванович? — спросила Фекла, оглядев самовар.
Ермолай удивленно поднял голову.
— На кислое потянуло тебя, Феклуша?
— На кислое.
— Найду немножко.
— Давай неси клюкву! Самовар-то весь позеленел от злости на хозяина. Из такого пить чай — страсть божья, отобьет аппетит начисто.
Хозяин принес
— Ой, Феня, осторожней! Медали-то на нем не сотри! — пошутил Ермолай.
— Не бойсь, не сотру.
Она быстро вычистила старинный латунный с медалями самовар, вымыла его в тазу, окатила чистой водой, протерла и только тогда стала наполнять. Вскоре сухие смолистые лучинки весело затрещали в трубе.
Фекла не ограничилась чисткой самовара. После того как он засиял золотистыми боками, она принялась мыть и скоблить ножом стол, чистить чугуны.
Ермолай тем временем заканчивал подшивку валенка, а Суховерхов просматривал газеты, незаметно наблюдая за ловкой работой гостьи.
— Вот теперь хорошо. Еще бы пол вымыть… Да уж придется, видно, в другой раз.
— Что вы, Фекла Осиповна! — сказал Ермолай. — Пол я и сам вымою. Зачем вас затруднять…
— Вам тяжело наклоняться. Возраст… А тут требуется ловкость, гибкость да силенка! — заметила Фекла.
Самовар закипел, и Суховерхов поднял его на стол. Ермолай достал чайную посуду, принес из чулана моченой морошки, соленых грибов, вытащил из печи сковороду с жареной рыбой, нарезал хлеба и вынул из кухонного шкафа бутылку водки.
— Такая гостья! Не грех и по чарке.
Сели за стол. Ермолай разлил водку в граненые стопки, но Фекла ее пить не стала, налила себе чаю.
— Ну, рассказывайте, как живете? Чем, Ермолай Иванович, нынче занимаетесь? — поинтересовалась она.
— Я ведь на пенсии. Сижу дома. Слежу за порядком, обеды готовлю.
— Очень вкусно готовит! — подхватил Суховерхов.
— Вам бы женщину. Хоть одну на двоих. Уютнее бы стало в избе.
Ермолай рассмеялся, в седой бороде блеснули ровные и еще крепкие зубы.
— Надо бы… Да где ее взять? Со мной теперь бабы не хотят связываться. Ушло мое время. А у Леонида Ивановича — школа. Ему не до баб.
— Одно другому не помешает, — неожиданно рассмеялась Фекла. — Надо вам на паях пригласить хотя бы уборщицу. Эх вы, астрономы! Звезды считаете, а себя как следует обслужить не можете. В баню-то ходите?
— Каждую субботу, — ответил Ермолай.
— А белье кто стирает?
— Сам.
— Представляю… Вот бы поглядеть! — Фекла уже совсем развеселилась, ей было забавно подтрунивать над бобылями. — После стирки белье полощешь?
— А как же! На реку к полынье хожу.
— В прорубь
— Еще того не хватало! Ты, Феня, чем смеяться над стариком, взяла бы да и постирала.
— И возьму. Приготовь, — серьезно предложила Фекла.
— Что вы! — вмешался Суховерхов. — У вас дел много. Я могу школьную уборщицу попросить.
— Анфису? Да у нее своих забот куча: пятеро детей. До чужой ли тут стирки?
— Неужели пятеро? — удивился Суховерхов.
— Пятеро! Мал мала меньше.
— Так у нее, кажется, и мужа-то нет, — растерялся Леонид Иванович.
— А-зачем муж? В селе не вывелись мастера по этой части. — Фекла опять захохотала. — Сколько до Полярной звезды, сосчитали, а сколько детей у Фисы, не знаете. Вот так директор!
Леонид Иванович не обиделся. В самом деле, — упрекнул он себя, — как это я не поинтересовался семейным положением своего работника? Он уже не раз ловил себя на том, что ему приятно смотреть на Феклу. Она все еще была хороша собой и так весело и заразительно смеялась и говорила обо всем с удивительной прямотой. Все в ней казалось таким понятным, что обижаться на нее было просто невозможно.
Суховерхов за свою жизнь повидал немало людей и чувствовал, что Фекла была не совсем обычным и вовсе не заурядным человеком.
После чая Леонид Иванович показал ей свою горницу. Там стоял небольшой стол с аккуратно сложенными на нем тетрадями и учебниками, а также с чернильницей-непроливашкой, принесенной, видимо, из школы. На стене висел портрет Ленина. На подоконнике стоял в глиняном цветочнике полузасохший цветок. В углу разместилась простая железная койка под суконным, похожим на солдатское, одеялом.
Фекла ткнула пальцем в цветочник.
— Надо поливать, — заметила она и, повернувшись к кровати, взяла подушку, взбила ее и поставила углом вверх. Подушка сразу стала мягкой и пышной. — Вот так, — улыбнулась Фекла, видя, как Леонид Иванович, принеся воды в ковшике, осторожно поливает цветок. — Незавидное ваше холостяцкое житье. Нравится оно?
— Как сказать… — замялся Суховерхов. — Откровенно говоря, приятного мало.
— Пора мне домой, — сказала Фекла и вышла в переднюю комнату, где Ермолай, прибрав на столе, сидел с газетой в руках.
— Спасибо тебе, Феня, за приборку и за самовар. Сияет, как новый, — сказал он. — Приходи к нам почаще.
— Постараюсь. Белье для стирки приготовил?
— Если хочешь, так постирай, пожалуйста, — Ермолай вынес узелок. — Вот.
Суховерхов вызвался проводить ее.
— По правде сказать, я не привыкла к проводам, — сказала Фекла, — но если желаете…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ