Помощник. Якоб фон Гунтен. Миниатюры

Вальзер Роберт Отто

Где есть дети, всегда есть и несправедливости. Детишки Тоблер образуют очень неправильный четырехугольник. Вершины его — это Вальтер, Дора, Сильви и Эди. Вальтер широко расставляет ноги и разевает свой наглый рот в здоровом, самодовольном хохоте. Дора сосет пальчик, улыбается и снисходительно, как принцесса, взирает на Сильви, которая услужливо завязывает шнурки на ее башмачках. Эди строгает подобранную в саду деревяшку, с головой уйдя в работу, которую производит его перочинный ножик. Где же тут правильность и справедливость? Каким образом воздать должное каждому маленькому сердцу, каждой душе? Из кухонного окна выглядывает Паулина. Эта особа, вышедшая из самой гущи народной, как ни странно, лишена чувства справедливости либо толкует его превратно. И неправильный четырехугольник сдвигается, дети бросаются врассыпную,

каждый уходит в себя, в свои часы и дни, в сокровенные ребячьи чувства и вселенную, окружающую тоблеровский дом, в боль и радость, в унижения и ласки, в комнату и будничный круговорот, в сонные ночи и извечный ход детских переживаний. Возможно, они даже способны поднажать на рулевое весло тоблеровского делового корабля и изменить его курс. Кто знает!

Однажды на неделе, которая в общем протекала спокойно, в виллу «Под вечерней звездой» пожаловали гости — доктор Шпеккер с супругой. Как принято говорить, вечер прошел весьма непринужденно. Вновь достали карты и сыграли в ясс, так называлась популярная во всех уголках страны карточная игра. Г-жа Тоблер, достигшая в яссе, как упоминалось выше, определенного мастерства, посвящала г-жу Шпеккер в многочисленные хитрости, свойственные игре, ибо докторша в этом пока не слишком разбиралась. Смеху и шуткам в тот вечер конца не было. Йозефа возвели в ранг виночерпия: он приносил из погреба вино, а затем разливал его по бокалам; и в этих обстоятельствах обнаружилось, что помощник не лишен известной гордости, каковую Тоблер нашел глупой, и что гордость эта уравновешивается, однако ж, определенным светским тактом, — стало быть, патрон мог без стеснения познакомить его со своими влиятельными гостями.

— Это мой сотрудник, — громко сказала Тоблер, после чего Йозеф поклонился господам из деревни.

Что же это были за люди? Он был врач, вдобавок очень молодой, а что до нее, то весь ее облик прямо-таки кричал об одном: «Я — жена врача!» — и больше ничего. Как жена своего мужа, она с самой первой минуты и до конца вечера держалась тихо и застенчиво. Г-жа Тоблер была не вполне такова, в ней — особенно по сравнению с докторшей — чувствовалось, хотя и слегка, что-то таинственное, а в г-же Шпеккер всякая таинственность отсутствовала.

К вину подали сладкое печенье, мужчины курили.

«До чего ж этот врач молод и какой у него счастливый вид», — думал Йозеф, стараясь играть как можно осмотрительнее и хитрее. Его позвали на подмогу. Доктор задал помощнику несколько вопросов: откуда он родом, давно ли в Бэренсвиле и у Тоблеров, нравится ли ему здесь и прочая. Йозеф удовлетворил его любопытство, ответив настолько подробно, насколько позволяла скрытность, свойственная в подобных обстоятельствах людям, ведущим бродячий образ жизни. Между тем играл он довольно неосмотрительно, и его со всех сторон блистательнейшим образом принялись наставлять в правилах игры, точно наставляли на путь истинный закоснелого, тупого еретика.

В остальном велись обыденные разговоры, а это, в конце концов, и составляло «непринужденность».

На той же неделе случился небольшой инцидент нравственно-культурного свойства, определенную роль в котором сыграл Йозефов предшественник Вирзих, так что денек-другой этот выдворенный из тоблеровского дома человек снова был у всех на устах. А произошло вот что.

В одно время с Вирзихом несколько недель назад с виллы Тоблеров была изгнана и служанка, предшественница Паулины, по рассказам г-жи Тоблер, девица наглая и хитрая, то бишь вороватая; по словам хозяйки, не верить которым нет оснований, она крала постельное белье и разные другие вещи. Уволили ее по причине алчной чувственности натуры и поведения, в силу которых она вступила с Вирзихом в довольно вызывающую и бесстыдную связь, каковая не осталась тайной для хозяев, ибо чересчур бросалась в глаза и была в самом деле непристойна. Кроме того, упомянутая служанка была склонна к истерии, а для детей это представляло особую опасность. Зачастую она ни с того ни с сего появлялась в кухне или на лестнице в одной рубашке, а потом упорно, клятвенно, проливая потоки слез и судорожно вздрагивая своими пышными телесами, твердила в ответ на все упреки, что, мол, не выдержала более в платье, что сейчас помрет — и прочая и прочая циничная и глупая болтовня. Господа Тоблер доподлинно знали о ночных визитах, каковые эта сластолюбивая особа наносила Вирзиху в его

башне, поэтому они сочли, что будет вполне разумно и справедливо порвать деловые отношения с больной и испорченной девицей и уволить ее.

Так вот, от этой самой особы на виллу «Под вечерней звездой» и пришло письмо, адресованное г-же Тоблер, а в письме, составленном в неприятно фамильярном тоне, бывшая служанка сообщала, что в тех местах, где она живет, о г-же Тоблер ходят разные слухи: мол, ее прежняя хозяйка состояла с подчиненным г-на Тоблера Вирзихом в любовной связи; правда, она-то сама, служанка, нисколько этому не верит, она твердо убеждена, что сказать такое могут только злые изолгавшиеся языки. Однако ж она почла своим долгом известить женщину, у которой долгое время была в услужении, об этой омерзительной клевете, чтобы предостеречь ее, и так далее.

Это письмо, которое, конечно же, изобиловало орфографическими ошибками, да и умом не блистало, повергло получательницу в неистовое возмущение, ибо упомянутая там привязанность слуги к прежним хозяевам была беспардонной выдумкой, равно как и дурные слухи насчет поведения г-жи Тоблер. Последняя дала Йозефу прочитать письмо — в обеденный час, когда они сидели в беседке, а г-н Тоблер отсутствовал, — и попросила помочь ей составить решительную отповедь, каковую она просто обязана дать наглой лгунье.

— Почему бы и нет? Охотно! — ответил Йозеф возбужденной, негодующей женщине. Сказал он это довольно сухим тоном, потому что пыл, с каким она ринулась в эту вирзиховскую аферу, едва ли не обидел его; а г-жа Тоблер вообразила, что ему не хочется оказывать ей эту услугу, и сказала: если-де он не хочет, то она и сама справится. Принуждать его она отнюдь не намерена. Видимо, оказать ей такую услугу для него вовсе не удовольствие, и вообще, он сегодня ведет себя по отношению к ней невежливо.

— Отчего же не удовольствие? — чуть не со злостью возразил Йозеф. — Только отдайте точный приказ! Скажите мне, как вы хотите составить ответ, и я пойду в контору, а через несколько минут все будет готово. Особого удовольствия тут и не требуется.

Бестактное заявление. Г-жа Тоблер это почувствовала и, смерив помощника удивленным взглядом, повернулась к нему спиной. Йозеф молча возвратился в контору, к своей работе.

Немного погодя в конторе появилась и г-жа Тоблер, еще весьма разгоряченная, попросила у Йозефа ручку и лист бумаги, села за мужнино бюро, подумала минуту-другую и начала писать. Занятие было для нее непривычным, поэтому она то и дело откладывала перо, громко вздыхала и сетовала на низость простонародья. Наконец она закончила и, не в силах устоять, все же показала результат своих трудов письмоводителю, желая услышать его мнение. Письмо было адресовано матери коварной служанки и гласило вот что.

Уважаемая!

Я получила письмо от Вашей дочери, бывшей моей прислуги и сразу же должна сказать, что письмо это бесстыдное и вульгарное. Под видом преданности и любви к хозяевам в нем скрываются грубейшие оскорбления по адресу женщины, которая была добра и снисходительна, и теперь наказана за то, что не умела быть жесткой и бессердечной. Знайте же, уважаемая, что Ваша срамница дочь, служа в моем доме, обкрадывала меня и что при желании я могла бы отдать ее под суд, но такие люди, как я, стремятся избегать подобных мер. Коротко говоря, уважаемая, позаботьтесь, чтобы этот негодный человек не распускал язык. Мне известно, кто он и от кого исходят возмутительные и бесстыдные слухи обо мне. Это не кто иной, как та же нахальная особа, которая в моем доме запятнала себя выходками, противными добронравию и благопристойному образу жизни, притом совершала она их — и я могу это доказать — с тем же человеком, с каким теперь эта лживая сплетница приписывает грязную связь мне, своей бывшей хозяйке. Знайте же, что полученное письмо повергло меня в крайнее возмущение! Извольте присмотреть за этой злюкой, советую Вам по-дружески и по-сестрински, потому что Вы, как мне хотелось бы думать, женщина достойная и нисколько не виноваты в том, что Ваша бесстыдная дочь воровка и сплетница. Иначе вместо столь долгих и благожелательных увещеваний я, как Вы понимаете, буду вынуждена прибегнуть к уголовно-правовым мерам. Почтение, которое окружающие выказывают даме, не помешает ей в случае необходимости обратиться к общественной справедливости, дабы увидеть, как клеветница, пытавшаяся очернить ее, понесет заслуженное наказание.