Помощник
Шрифт:
— Я с этого пропойцы сдеру деньги! — в ярости сказал Фрэнк.
В лавке была Ида, и Фрэнк сказал ей, что скоро вернется. Он повесил на крюк свой передник, надел пальто и побежал следом за Карлом, который направлялся с купленной бутылкой к себе домой. Проследив, где Карл живет, Фрэнк вернулся в лавку. Он был чертовски зол на Карла — даже не за то, что художник не расплатился, а за то, как тот ответил на просьбу Фрэнка вернуть долг.
Вечером он отправился к Карлу; тот жил в ветхом четырехэтажном доме, на верхнем этаже, куда вела скрипучая, шаткая лестница. Фрэнку открыла тощая черноволосая женщина; увидев незнакомого человека, она насторожилась. Сперва она показалась Фрэнку старухой; только когда его глаза привыкли к полумраку, он понял, что она молода,
— Вы жена Карла?
— Да.
— Могу я с ним поговорить?
— О работе? — спросила она, и в глазах ее мелькнула надежда.
— Нет. Кое о чем другом.
Она опять выглядела старухой.
— Он уже несколько месяцев без работы.
— Мне просто нужно с ним потолковать.
Женщина впустила Фрэнка в большую комнату, которая была одновременно и кухней и жилым помещением; комната была разделена на две части занавеской. Посреди жилой части стоял керогаз, распространявший тошнотворный чад, смешанный с кислым запахом капусты, шедшим от кастрюли. В комнате было четверо детей: двенадцатилетний мальчик и три девочки помладше; они что-то рисовали на листах бумаги, резали и клеили. Когда Фрэнк вошел, они молча посмотрели на него и продолжали заниматься своим делом. Фрэнк почувствовал себя неловко. Он остановился у окна и посмотрел вниз, на унылую улицу, тускло освещенную фонарем. «Ладно, скощу ему половину долга, только пусть уплатит остальное», — подумал он.
Жена художника накрыла кастрюлю крышкой и ушла в спальню; вернувшись, она сказала, что муж спит.
— Ладно, я подожду, — сказал Фрэнк.
Женщина занялась своей стряпней. Старшая девочка накрыла на стол, и все сели есть. Фрэнк заметил, что они поставили прибор и для Карла. Стало быть, скоро он выползет из своей норы. Мать за стол не села. Не обращая на Фрэнка никакого внимания, она разлила по стаканам молоко для детей и дала каждому по сардельке с кислой капустой.
Дети жадно накинулись на еду; ели они молча. Старшая девочка поглядела на Фрэнка, он улыбнулся ей в ответ, и она уставилась в тарелку.
Когда все было съедено, она спросила:
— Мама, есть что-нибудь еще?
— Иди спать! — сказала женщина.
У Фрэнка от запаха и чада разболелась голова.
— Я наведаюсь к Карлу попозже, — сказал он.
Во рту у него был привкус меди.
— Простите, он так и не проснулся, — ответила жена Карла.
Фрэнк побежал в лавку. У него под матрацем были спрятаны последние его три доллара. Он схватил деньги и помчался обратно к Карлу. Однако на улице он неожиданно столкнулся с Уордом Миногью. Уорд так осунулся, что на него было страшно смотреть, — казалось, это мертвец, сбежавший из морга.
— Я тебя искал, — сказал Уорд и вынул из бумажного мешка револьвер Фрэнка. — Сколько ты за это дашь?
— Кусок дерьма, — ответил Фрэнк.
— Я болен, — пожаловался Уорд.
Фрэнк отдал ему три доллара. Потом он выбросил револьвер в канализационный люк.
Фрэнк прочел краткую историю еврейского народа. Он не раз видел эту книгу на библиотечной полке, но теперь он взял ее, чтобы постараться понять, что же все-таки это за люди — евреи. Первую часть он прочел с интересом, но начиная с глав про крестовые походы и про инквизицию Фрэнк буквально заставлял себя продолжать чтение. Эти тяжелые главы он лишь бегло просмотрел, но очень внимательно прочел все, что говорилось о еврейской культуре, о том, чего евреи сумели достичь в науке. Он прочел описания разнообразных гетто, где жили полуголодные, обросшие бородами узники, которые пытались понять, почему они — избранный народ. Фрэнк тоже пытался понять это, но так и не понял. Он не смог закончить книгу и отнес ее в библиотеку, не дочитав до конца.
Иногда вечерами Фрэнк отправлялся посмотреть, как идут дела у норвежцев. Он выходил на улицу, сняв передник, и стоял в подъезде у Сэма Перла, глядя через улицу на магазин бакалейных товаров и деликатесов. Вся витрина у норвежцев была уставлена красивыми банками
Однажды, закрыв лавку, Фрэнк отправился в дальнюю прогулку и забрел в кафе под названием «Кофейник»; оно работало круглые сутки, Фрэнк здесь прежде раз или два бывал.
— Нет ли у вас случайно какой-нибудь ночной работы? — спросил Фрэнк хозяина кафе.
— Мне нужен человек, чтобы стоять за стойкой, варить кофе и подавать холодные закуски, и еще немного мыть посуду, — сказал хозяин.
— Идет, — сказал Фрэнк.
Рабочий день Фрэнка длился с десяти вечера до шести утра, и хозяин кафе платил ему тридцать пять долларов в неделю. Возвращаясь по утрам, Фрэнк открывал лавку. Так прошла неделя, и в субботу Фрэнк положил в ящик тридцать пять долларов, не пробив их на кассовом аппарате. Эта деньги, да еще зарплата Элен, позволили им с грехом пополам свести концы с концами.
Днем Фрэнк отсыпался на кушетке в задней комнате лавки. Он установил звонок, который будил его, когда кто-нибудь отворял входную дверь, но покупателей было так мало, что Фрэнк успевал отлично выспаться.
Так и жил он в своем заточении, сокрушаясь, что свел к плохому все хорошее, и эти мысли растравляли его сердце. Фрэнк видел дурные сны, ему снился ночной парк, его постоянно преследовал запах помойки. Он проклинал свою долю, у него на языке вертелись слова, которые он не решался произнести вслух. По утрам он стоял у окна лавки, глядя, как Элен уходит на службу. Он был на том же месте и когда она возвращалась. Элен входила в дом с опущенной головой, потупив глаза, которые, казалось, не замечали Фрэнка. Ему хотелось сказать ей много такого, что было необычным для него самого, но не мог разобраться в этой путанице, подкатывавшей комом к горлу, так что все изо дня в день умирало внутри него. Он частенько подумывал, а не сбежать ли ему, но это было именно то, что он всегда делал и от чего решил отказаться наотрез. Нет, он останется здесь. Его вынесут отсюда только вперед ногами. И если будут рушиться стены, его придется откапывать лопатами.
Как-то Фрэнк нашел в погребе деревянный брусок и от нечего делать стал кромсать его ножом. К его собственному изумлению, получилось нечто вроде летящей птицы. Он подумал было подарить эту птицу Элен, но птица получилась грубой и какой-то кособокой: первый блин всегда комом. Тогда Фрэнк попробовал вырезать что-нибудь еще. Он решил вырезать цветок — и получилась распускающаяся роза. У розы были тонкие лепестки и толстый стебель, и она была куда больше похожа на розу, чем вырезанная прежде птица — на птицу. Сперва Фрэнк хотел раскрасить розу, но потом решил, что без краски она выглядит лучше. Он завернул деревянный цветок в оберточную бумагу, написал на ней печатными буквами имя и фамилию Элен и за несколько минут до того, как она должна была вернуться с работы, прикрепил пакет клейкой лентой к почтовому ящику. Фрэнк видел, как Элен пришла, слышал, как она поднялась по лестнице. Выглянув, он обнаружил, что пакет исчез.
Деревянный цветок напомнил Элен о ее несчастьях. Она ненавидела себя за то, что полюбила Фрэнка, зная, что делает ошибку. Она влюбилась, думала Элен, чтобы выбраться из трудного положения. Теперь же ей более, чем когда-либо, было ясно, что она жертва обстоятельств, как бы привидевшихся в дурном сне, и символизировала все это лавка внизу и безжалостное присутствие в ней Фрэнка, которого она должна была выгнать со скандалом, но вместо этого позволила ему остаться на месте.
Когда Моррис вернулся из больницы, он сперва хотел тут же одеться и бежать в лавку, но доктор, прослушав его легкие и постучав пальцами по волосатой груди, спросил: