Помпа
Шрифт:
— Беда у нас дома, потому и опоздал. Сестрёнка пропала! Таня, заскочил сказать: ты дежурь, а я в райцентр слетаю, участковому заявить. В городе на вокзале уже заявил...
Таня-лаборантка (ехидно). Куда же она у вас пропала? И по какому, интересуюсь, случаю? Сбежала или как?
Пётр (смущённо). Лишку я её вчера поругал. Девчонка бедовая, балованная, одна у отца с матерью— вот в чём причина. Бабушка ночью шум услыхала, вышла к воротам — она от дома тикает. А Шурка, братишка мой, сюда не прибегал?
Секретарша (ахнув). Второй-то, значит, кого сторож привёл, Шурка ваш?
Таня-лаборантка (ехидно).
Пётр Фёдорович, вежливый такой, мягкий, сестричку московскую спугнули?
Пётр. Обозвал, понимаешь, за дело.
Таня. Помпой, что ли? Братишка плёл, её в Изю-мовке пацаны так кличут.
Пётр. Хуже. Маманя с батей по деревне бегают, Галка в горы подалась искать.
Секретарша и Таня. А мы вам сейчас, Пётр Фёдорович, чего покажем. Угадайте!
Пётр. Некогда мне в угадки играть, поехал я...
Таня и секретарша. Да здесь она, здесь! У главного в кабинете сидит! На замке...
Пётр. Что-о?
Таня и секретарша. То, что слышите. Спит ваша сестрёнка. Сторож их с Шуркой застукал. Аж у водосбора!
Пётр. Ох непутёвые...
Звякнул в замке ключ. Юлька в углу вдавилась в стену. Щель прорезалась в двери, увеличилась. Удивлённый голос Тани-лаборантки протянул:
— Ай, и эта куда-то делась!..— И трое ввалились в кабинет.
Не стоит рассказывать, что там произошло дальше. Довольно скоро по шоссе к Изюмовке уже мчался голубой мотоцикл. На переднем сиденье за рулём сидел Пётр. На заднем, вцепившись в брата обеими руками,— Юлька с грязным, зарёванным лицом. Полы её халата, отлетая в сторону, бились и хлопали по ветру, как маленькие цветные паруса.
А в это же самое время где-то задами огородов, опережая мотоцикл брата с найденной беглянкой, спешил и пробирался к дому босоногий хитрюга Шурец.
Стучит-гудит на усадьбе Лукьяненок побуревшая от зноя земля. Отчего стучит, почему гудит?
Да всё потому, что работают на ней две помпы! Маленькая в глубине колодца-скважины, умница пом-почка, отважно и старательно качающая из-под земли драгоценную влагу, и Юлька-Помпа, злополучная её командирша.
Впрочем, такая ли уж злополучная? Правда, что не бывает худа без добра. По-настоящему страшно лишь то, что непоправимо. А Юлькину вину исправить было можно, можно! Она это знала твёрдо. Ей даже легко стало опять на сердце, и нос чуть задрался к небу,и «редькин хвост».
С Петром они в то утро поговорили в кабинете начальника коротко и ясно. Потом, дома, протянул он ей просто руку, возвращаясь работать на водохранилище, и уехал. А вот от тёти Дуси с дядей Федей попало, разумеется, так, что держись! Дядя Федя гремел на весь дом. Хорошо, что не во дворе. Тётя Дуся беспощадно, несмотря на осунувшееся за ночь Юлькино лицо, заявила:
— Либо наши порядки уважишь, что о людях, как о себе, думать надо, либо вот тебе бог, как в старину говорили, а вот порог. И если ещё хоть раз самовольно от дому отлучишься, сейчас даю Тоне телеграмму — пусть забирает! Некогда нам с тобой, матушка, цацкаться!..
«Матушка» умоляюще пролепетала:
— Не давайте телеграммы, тётя Дуся, я больше не буду! И все ваши порядки уважу...
Хорошо ещё, тётка не знала, что совсем не купаться бегала она ночью на водохранилище!
—
Баба Катя, прикрывая рот сморщенной рукой, шепнула Юльке:
— Повинись, чего уж тут... Всех ведь всполохнула!
— Всех всполохнула,— смиренно повторила та.
Но вот Галина... Они с Шурцом заявились домой
почти одновременно, когда переодетая, умытая и причёсанная Юлька уже допивала на кухне третью кружку молока. Шурец визжал с порога:
— Помпа нашлась! Нашлась Помпа!..— точно так вопили по деревне малые ребята, пока Пётр вёз её на мотоцикле: «Помпу везут, Помпу нашли!..»
Галина же встала на пороге кухни, процедила сквозь зубы, не глядя на Юльку:
— Нагулялась, барышня? Морока наша... Будешь на скважине работать чи нет? Меня черви ждут!
— Буду, конечно,— заспешила, залебезила Юлька.— Галь, ты что... сердитая? Ты на меня обиделась? А, Галь?
— Есть мне время на тебя обижаться, за тебя болеть.
И Галюха, раздувая ноздри, но явно чем-то смущённая, отправилась к своим червям.
Что же такое с ней стряслось? Почему упорно прятала от Юльки обычно прямой и честный взгляд? Неужели сердилась, кроме всего, что пришлось спозаранку бегать, лазать, искать по горам? Нет, что-то здесь было ещё... Опять засвербило на душе у Юльки. Галя, Галюшка, не сердись! Хорошо ещё, что внешне всё так обыкновенно, по-будничному обернулось. Ну, сбегала на водохранилище без разрешения, по дурости искупаться; ну, полетел за ней следом Шурец; ну, сцапал обоих сторож. Если бы родственники знали, что Юлька пережила за эту ночь! Может, Галка догадывалась? Пётр-то, конечно, всё понимал. Или почти всё. Недаром в Юлькиных ушах до сих пор звучали сказанные им в конторе водохранилища слова:
— Ладно. Кто старое помянет, тому глаз вон. Верю, и меня больше не подведёшь, и себя...
Вот и принялась Юлька, как только отъелась, отпилась и отдохнула немножко, вновь шуровать-командовать на своей скважине! Но уже по-другому...
Соседям направо дать воду, соседям налево. Соседке напротив, соседке сбоку. Ей жалко несчастной воды? Да вы и думать об этом позабудьте! Семья Лукьяненок будет жалеть помпу или, хуже того, электроэнергию? Если и подумали такое, теперь уж не будете думать. Лукьяненки щедры сердцем и душой, умом и водой. Пусть все знают: собственными руками отрыли заброшенную скважину, прочистили старую трубу. Вколотили новую; истратили уйму деньжищ на покупку мощного насоса (Юлька решила слово «помпа» больше не употреблять); запросили Москву о присылке...
То, о чём самодовольно твердила до сих пор Юлька как об их ЛИЧНОМ достижении, теперь щедро рассыпала она все)и. Ни соседи, ни родные никогда больше не заподозрят её в жадности, и Пётр никогда не назовёт собственницей.
— Верка! Мы с Петром договорились. Сегодня после четырёх, как жар схлынет, готовь все, какие у вас есть, шланги; соединительные трубочки у нас в сарае поищем. Подтянем — твой огород будем поливать!
— Юлька, у вас же картошка ещё не политая?
— Нехай сгорит. Мы не куркули какие-нибудь!