Понары: Дневник Саковича и остальное

Шкловский Лев

мирное время. Никакая скотина не сумеет так приспособиться к

условиям, так пригреться даже посреди ужасов, так ко всему на

свете привыкнуть, как — человек. Через станцию Понары шли по­

езда из "Генерального губернаторства" и поезда дальнего следова­

ния из Берлина, на фронт и с фронта, местные из Каунаса, приго­

родные и рабочие из Вильна и в Вильно. Значит, люди покупали

билеты, ехали, возвращались, ели, спали. Столько их живет возле

скотобоен

на всем земном шаре, так почему бы за несколько лет не

привыкнуть к жизни вблизи людобойни?

Это, кажется, было в октябре 1943 года... Много ли до тех и с

тех пор поубивали евреев в Понарах? Некоторые утверждали, что

только 80 тысяч. Другие, что от двухсот до трехсот тысяч. Разуме­

ется, это недостоверные цифры. Триста тысяч людей! Людей!!!

Легко сказать... но цифры эти выглядят недостоверными не столь­

ко из-за своей огромности, сколько потому, что никто их достаточ­

но твердо, даже приблизительно, установить не мог. Известно, что

там убивали всех евреев — жителей города Вильно, а это должно

было составить около 40 тысяч. Кроме того, евреев этапировали из

всех больших и малых городов оккупированной страны, пожалуй,

со всей той территории, что носила административное название

"Остланд". Их забирали с семьями из гетто или же с сезонных ра­

бот, по окончании которых они не возвращались в гетто, а ехали на

смерть.

Итак, в октябре 1943 года начался период массового этапиро­

вания евреев в Понары. Никто, разумеется, не был об этом преду­

прежден и не знал, наступит ли еще одна массовая казнь сразу

вслед за последними или на этот раз перерыв окажется подольше.

Один мой знакомый, который с самого начала хватался за го­

лову и клялся, что больше ни дня не выдержит — сойдет с ума,

выдержал, тем не менее, без малого три года. У меня к нему было

срочное дело. Он не приехал на условленное свидание в Вильно, и

на следующий день я одолжил велосипед и утром поехал в Понары.

Утро было не дождливое, скорей только слякотное. Переднее

колесо велосипеда поминутно въезжало в мелкую лужу, и какой-

нибудь лист с дорожки, бурый, поминутно прилипал к шине и про­

ворачивался с ней несколько кругов, отлетал как что-то ненужное,

а потом прилипал другой. Над Понарскими горами ветер гнал не­

сколько этажей туч, растрепал их все и вытянул в длину, но до

голубого неба не сумел продраться. В оврагах было тихо. На боко-

вых дорогах — пусто-пустынно, и дождевая вода, не взмутненная

проезжим колесом, стояла в колеях. Кому-то перечень этих про­

стых фактов может

показаться пустым и ненужным. Для меня они

были фоном одного из величайших в моей жизни переживаний. Я

стороной миновал железнодорожный туннель, въехал в березняк.

Здесь велосипед ехал по золотой тропинке, устланной листьями, и

шептал шинами: лип-лип-лип... Сразу за березняком я наткнулся

на часового. Это был эстонец из сформированых немцами нацио­

нальных частей СС. Краснолицый, словно порядком подвыпив­

ший. Он качнулся, как будто хотел меня задержать, но только по­

глядел затуманенным взором и пропустил. Я поехал тропинкой

вдоль железнодорожной насыпи.

Уже издалека виднелся стоящий на станции пассажирский по­

езд. Он стоял на боковом пути, не под парами. Тропинка несет меня

вниз, под насыпь, и вот я проезжаю мимо картины, которая вместе

со многими, увиденными в тот день, осталась у меня в памяти, по­

жалуй, навсегда. Под низкорослой сосенкой, растущей, как многие

в этих местах, двумя стволами в форме лиры, стоит деревянный

стол. На столе несколько стройных бутылок литовской водки-моно­

польки, нарезанный хлеб и круги колбасы. Будто лоток на ярмарке.

Стол окружают несколько человек в мундирах. Я нажал педаль.

"Halt!" - сказал немец в гестаповском мундире. Я вынул документы

и чувствую, что все это вместе отвратительно: и эта водка, и лица

пьющих, и то, что у меня сердце подкатывает к горлу, и эти круги

колбасы, и тот факт, что кто-то так старательно порезал хлеб на

равные куски, а главное, этот столик, и почему он так шатается?

Не могли его ровней поставить? Несколько немцев из гестапо, не­

сколько эсэсовцев в черном. Больше всего литовских полицаев, но,

кроме них, еще какой-то сброд в светлых немецких мундирах с

литовскими, латвийскими, эстонскими, украинскими знаками раз­

личия...

— Wo fahren Sie hin? — спрашивает немец, отдавая мне бума­

ги.

Я объясняю, что еду к своему знакомому в поселок. Он кивает

головой и принимается ножом, который все время держал в руке,

управляться с колбасой, а потом спокойно добавляет: "Только вам

надо поторопиться".

"Зачем они тут водку пьют?.." — и внезапно я выезжаю к поез­

ду. В этом месте поперек тропинки лежали разбросанные шпалы,

так что я слез с велосипеда — и в ту же минуту начинаю все пони­

мать. Очень длинный поезд (мне тогда не пришло в голову сосчи­

тать вагоны), битком набитый евреями. Выглядывают оттуда лица,